Мы не твои

— Я вам сейчас нужна? Мне надо переодеться.

— Не нужна.

Собираюсь выйти, но он ловко хватает меня за руку.

— Погоди, Надя…

— Пусти!

— Обиделась?

— На что? На вас? Привыкла уже.

— Прости, но… я реально прав.

— Не правы. — сглатываю, стараясь чтобы в голосе не прорывались слезы.

— Почему?

— Потому что я некрасивая, и не желанная, и никто не будет так говорить обо мне. И вообще, меня позвали просто поиграть, а проводить этот парень меня хотел, просто из вежливости.

— Неужели? Сильно вежливый? — Ильяс снова злится, но меня уже не остановить.

— Да, сильно! Вы же не видели, какие с ними девчонки были? Я даже рядом с ними не стояла! Высокие, красивые как модели! А я…

— А ты зато настоящая, понимаешь, дурочка?

Он тянет меня на себя, а я упираюсь.

— Настоящая…

— Не надо, Ильяс.

— Почему?

— Потому… как ты сказал только что? В лучшем случае пользованная, а в худшем…

— Я… я не собирался делать ничего такого, Надя. Просто… иногда мне так больно и тяжело… А с тобой… с тобой я забываю. Все забываю. Чёрт… а забывать мне нельзя. Ты права, Надя… иди… уходи…

Он выпускает мою руку. Сразу как-то сникает. Я понимаю, что мне нужно его утешить, но… Как? Отдать ему себя? А потом он что, скажет мне спасибо? И будет страдать дальше? Или нет, спасибо не скажет, наоборот, начнет ругать за то, что я попыталась вытащить его из скорлупы.

Не хочу так. Не хочу.

Знаю, что по-другому не будет, но так… так не хочу!

На следующий день мы гуляем по променаду. Народу много — особенно утром, когда нет еще такой жары.

Я качу коляску, смотрю на море, думая о своем. Вспоминаю, как мы с мамой и папой приехали в первый раз в Турцию. Я была еще совсем маленькой. Мама понравилась управляющему отеля, и он начал оказывать знаки внимания мне, думая, что привлечет ее… Дарил какие-то безделушки, мороженое, которое в отеле было платным давал просто так…

— Надя, остановись! — резкий голос Ильяса заставляет меня замереть.

— Что случилось?

— Молчи!

— Что?

— Я сказал, молчи!

Я вижу, как он напрягся, усиленно к чему-то прислушивается, я не могу понять, что случилось.

— Ильяс?

— Ты… ты сейчас ничего не слышала?

— А что я должна была слышать?

— Разговор, на русском? Нет?

— Тут многие говорят по-русски, Ильяс. Много русских живет.

— Я в курсе. Просто… — он снова прислушивается, вижу, что по его лицу пробегает тень, — ладно… показалось. Поехали в отель.

Везу его обратно в отель, не понимая, что произошло. Утром мы должны поехать в горы Троодос.

Очень надеюсь, что это путешествие пройдет без проблем.

Я не знаю, как вести себя с Иликом так, чтобы все было без проблем.

Кажется, я сама большая проблема…

Глава 16.

Мне дико хочется ее поцеловать. До дрожи в кончиках пальцев хочется обнять. Я просто охреневаю от ее запаха, от того, что она так близко, так рядом, руку протяни, и…

И не могу!

Не должен. Права не имею.

Потому что эти дни на Кипре я, конечно, не вижу, но очень отчетливо осознаю чувства моего брата. Его одиночество. Его боль. Тупую боль, которую он каждый день носит в сердце.

Я слышал как-то раз как он разговаривает с этим парнем, которого родила Мадина. Я никак не могу назвать его сыном Тамерлана. Он сын его врага! Но… Там видно сильно привязался к мальчонке. Он разговаривает с ним. Обещает, что тот вырастет сильным, умным, красивым. И что когда придет время ему выбирать себе женщину он даст ему шанс найти любовь.

Для меня это как острой бритвой по моим незрячим глазам. Сердце ноет от боли.

Еще я слышал, как Там тихо разговаривал с Зоей, он молился за нее, просил прощения у нее за все, обещал, что будет любить вечно. Что других женщин у него не будет никогда.

Чёрт. А тут я и Воробушек!

Воробушек, с ее тоненьким нежным чириканьем, с острыми коленками — да, я знаю, что у нее красивые ноги и коленки, с мягкими округлостями там, где надо. Округлостями, на которые пялятся какие-то уроды, живущие в нашем отеле…

А я бешусь. Схожу с ума от ярости. Потому что не могу видеть то, что видят они!

Я могу чувствовать, да. Могу. И не могу.

Не должен позволять себе.

От этого ярость еще сильнее давит. Поэтому снова веду себя с ней как урод моральный. Мучаюсь от этого, но остановиться нет сил.

Дико хочется поплавать с ней в море. Реально была бы возможность ее обнять, вместо этого выдаю мерзкое:

— Думаешь мне по кайфу тебя обнимать?

Самад потом тихо говорит, когда Надя уходит.

— Ты что творишь?

— Что?

— Ты зачем ее так унижаешь? Удовольствие что ли получаешь? Не думал, что ты такой…

— Какой?

— Кретин. Она же влюблена в тебя!

— Что?

Оглушает его признание. Обжигающая волна радости проносится по телу, как пузырьки волшебной детской шипучки. Счастье! Да! И в то же время…

Нет, нет, нет! Пожалуйста, нет! Пусть Самад ошибается! Я не должен… она не должна! Нам нельзя…

— Что слышал. Извини, я думал ты только физически искалечен, сейчас понимаю, что и морально ты тоже… инвалид. Не должен я так говорить, но… Или работай с психологом или… И, наверное, я уеду и не вернусь. Такого пациента я вести не готов.

— Подожди…

— Что?

— Ты… можешь вывезти меня на пляж ночью? Я… хочу поплавать.

— А больше некому это сделать?