Мы никогда не были средним классом. Как социальная мобильность вводит нас в заблуждение

Пытаясь гарантировать свое будущее и заботиться о своих семьях, мы инвестируем в собственность и человеческий капитал, преимущества которых относительны по сравнению с тем, чем обладают другие. Когда мы из любви заботимся о самых близких или печемся о тех, кто нам не так близок, делая осознанный и ответственный выбор, мы действуем с осознанием того, что это заставляет нас отказываться от ряда вещей. В тех вариантах выбора, которые стоят выше прагматизма и утилитаризма, присутствует самоотречение, и это обстоятельно сильно влияет на подобные альтернативы и придает определенную окраску их смыслу. В капиталистическом контексте свобода выбора осуществляется под воздействием противоположных сил. Один из остающихся у нас способов следования собственному моральному компасу – отстаивать разумно осуществимые этические позиции, обладающие непосредственными и оправдывающими себя последствиями, позиции, безупречность которых напрямую подтверждается самоотречением. И при этом избегать затратных начинаний, кажущихся наивными и надуманными.

Когда мы сталкиваемся с нестабильностью, отсутствием возможностей, ненадежностью защитных механизмов и падением уровня жизни, нам надлежит взять на себя ответственность за своих близких и посвятить свое время и ресурсы обеспечению будущего. Тем не менее некоторые из нас не настолько социально и политически активны. Гипотетические средние классы ассоциируются не только с политическим протестом, но и с имеющими ценностную основу волонтерством и гражданским активизмом – именно средние классы выступают главными действующими лицами в классических исследованиях ценностей в Соединенных Штатах[92]. Как и в случае с протестами и восстаниями, логично предположить, что люди, обладающие средствами для того, чтобы что-либо сделать для нуждающихся, действительно этим займутся. Однако активизм, как и политика, в идеологических рамках среднего класса принимает своеобразную форму.

Мы любим представлять мир вокруг нас как неким образом отражающий наши моральные ценности. Именно это мы допускаем, ассоциируя атрибуты того или иного сообщества – например, религиозного, мультикультурного, потребительского, либерального или консервативного – с ценностями его представителей. Но при более пристальном рассмотрении обнаруживаются установки участников сообществ, идущие вразрез с теми, которые выставлены на всеобщее обозрение. Такое несоответствие может ошеломлять, когда люди, о которых идет речь, беспрепятственно высказывают свое мнение. Однако противоречие между личными взглядами и моральным наполнением существующих структур – это не случайность, а характерная особенность самих ценностей.

Считается, что свобода была редкой роскошью в докапиталистических обществах, где людям приходилось склоняться перед волей могущественных правителей и подчиняться навязываемым ими законам. Центральные власти и иерархии также предписывали, какие товары будут производиться в этих обществах, как они будут использоваться и какими будут условия их обращения. Напротив, в капиталистической системе накопление подпитывается конкуренцией между частными собственниками и производителями, в то время как ресурсы общества оцениваются в соответствии с определяющими факторами рыночного обмена. Создается впечатление, что производство и обмен товаров, а также воспроизводство социума и его институтов спонтанно возникают из свободных транcакций и взаимодействий людей друг с другом и с окружающими их вещами.

Специфика нашего поведения в этой системе по большей части является отражением наших побуждений и намерений, а не нашего взвешенного согласия с навязываемой извне властью. Именно это обычно подразумевается под идеалом индивидуальной свободы[93]. Однако такая свобода крайне неоднозначна и ограниченна, поскольку у нас нет реальной возможности высказать свое мнение относительно того, какие виды продукции производятся. Отсутствует контроль над такими структурами и институтами, как рынок и его вспомогательный аппарат, – контроль, посредством которого мы можем выражать наши вкусы и желания. Кроме того, мы неспособны формировать социальные отношения или направлять экономические тенденции, порождаемые этими структурами. Несмотря на имеющуюся у нас свободу самовыражения, наша способность распоряжаться этой свободой социально значимыми способами ограниченна.