Мы никогда не были средним классом. Как социальная мобильность вводит нас в заблуждение

Общая позиция, выстроенная между работниками, работодателями и деловыми кругами вокруг основанных на потреблении жизненных стандартов, задавала направления борьбы трудящихся и в других странах. Условия этих альянсов были пересмотрены после того, как последние отказались от своих наиболее амбициозных требований: обычно это происходило в тот момент, когда их способность выдвигать такие требования снижалась. Самый известный подобный пример – социальные гарантии. После Второй мировой войны западным демократиям нужно было оказывать поддержку своим экономикам на фоне кризиса и коммунистической угрозы. Установленные в этих странах механизмы социального обеспечения были результатом требований работников обеспечить устойчивый уровень жизни в сочетании с новыми стратегиями повышения прибыльности за счет умиротворения трудящихся и превращения их в потребителей. Их сбережения посредством системы социального страхования направлялись на инвестиции, которые стимулировали спрос – увеличивали доходы, обеспечивали занятость и финансировали экономическое развитие. Эти механизмы сохраняли свою силу до тех пор, пока высокая занятость вкупе с высоким спросом не стали оказывать слишком значительное давление на прибыльность корпораций. Начиная с 1970-х годов произошел отказ (степень его варьировалась от страны к стране) от этих механизмов – на смену им пришли финансовое дерегулирование, приватизация и отмена государственных защитных мер. Профсоюзы были сломлены, их переговорные возможности урезаны, а от компаний требовали повышения эффективности за счет обесценивания труда и увольнения множества людей[88].

В США, где положение человека в обществе долгое время отражало потребительские предпочтения и укрепляло их, лишенные защиты трудящиеся угодили в политическую трясину: те же самые обеспечивающие удешевление товаров и услуг структуры, на которые рассчитывают трудящиеся для поддержания уровня жизни, тесно связаны со структурами, обесценивающими их работу. Олицетворением этого хитросплетения выступает работающая в сфере розничной торговли транснациональная корпорация Walmart. Везде, где она расширяется, преобладающие ставки заработной платы снижаются. Однако Walmart требует от работников отказаться от повышения заработной платы, чтобы служить более масштабной общественной цели – снижению цен для всех, в том числе для их собственных семей. Walmart удалось убедить широкие круги американской общественности поучаствовать в общенациональной дискуссии о возможном компромиссе между низкими ценами и низкими заработными платами. Такой подход не только способствует тому, чтобы люди думали о своих интересах исключительно как потребители, но и связывает доступное потребление с патриотизмом[89].

Потребительские интересы привязывают американских трудящихся к корпорациям и рынкам, предоставляющим те ресурсы, которые помогут им достичь ожидаемых стандартов потребления и обеспечить их будущее. Этот альянс подрывает коллективные приоритеты и политику по перераспределению ресурсов, еще больше размывая гражданские права и требования. Потребление становится признаком положения людей в обществе, сигнализируя о различиях, индивидуальности и личных амбициях. Эти ориентации, в свою очередь, подтачивают коллективные силы и общие интересы людей. В связи с этим еще более примечательным оказывается сам факт, что в США произошли столь масштабные социальные волнения, как «Захвати Уолл-стрит». Но стремление к инклюзивности и единству, выраженные в этом движении, вывело на первый план разногласия в позициях протестующих в качестве потребителей и инвесторов. В конечном счете они привели к тому, что общие цели были поглощены консюмеристскими, неолиберальными и девелопменталистскими установками, ослаблявшими коллективную силу протеста[90].

Если Макс Вебер проделал аналитическое различие между этикой убеждения и этикой ответственности, то антрополог Джоэл Роббинс показал, в каких ситуациях та или иная этика лучше проявляет себя[91]. Принятие ответственности за последствия своих действий обретает смысл в условиях, достаточно стабильных для того, чтобы они были предсказуемы. Но сегодня наши действия из лучших побуждений переплетены с институциональными реалиями, которые определяют их проявления и последствия так, что мы даже не можем себе этого представить. Поэтому мы лучше подготовлены к четким указаниям относительно того, что является добродетелью или пороком. Нечто подобное, как показывает Роббинс, происходит в церкви среди новообращенных, но они выступают лишь крайним случаем общего правила: дух нашего времени – обращаться внутрь себя в поисках морального руководства, а не пробираться сквозь мутные воды политических программ, результаты которых ускользают из пределов нашего контроля.