Ценности представляют собой особую разновидность морали, отличающуюся, к примеру, от чувства долга или личной добродетели в том, что они отражают эту бессильную свободу. Не сдерживаемые внешним диктатом и лишенные заранее определенного содержания, ценности выступают как свобода выбора. Их можно принимать или отбрасывать, сохранять их в размытом виде или оставлять в бездействии. Более того, именно выбор между различными ценностями заставляет нас глубже ощутить свободу[94]
. Однако ценности не обязательно должны быть реализованы: их можно постулировать, даже если в них отсутствует содержание и они не влекут за собой какие-либо последствия. Мы всегда можем без лишнего шума утверждать, что нами движут ценности, а не интересы, и отстаивать их, даже если они неактивны, если их перевешивают иные соображения или же если они едва ли приведут к прогнозируемым результатам. Именно этот момент вдохновлял Фридриха Ницше на столь изобличительную переоценку ценностей. В своем самоисключении из враждебной реальности, писал он, ценности «попахивают бессилием»[95].Ценности отличают две дополнительные характеристики. Первая из них заключается в том, что они не являются всецело субъективными, поскольку предполагают наличие некоего морального сообщества, которое признает их значимость. Складываясь в такие группы, как национальные ценности, религиозные ценности, профессиональные ценности, либеральные ценности и т. д., они предполагают наличие единомышленников. Вторая из указанных особенностей заключается в том, что мы обычно заявляем о ценностях в их противопоставлении личным интересам. В самом деле, мы всерьез принимаем их (как свои, так и чужие), только если они демонстрируют незаинтересованность. Ценности подразумевают выход за рамки желаний – совершение правильных поступков, вопреки искушению действовать эгоистично.
В совокупности эти атрибуты делают ценности привлекательными для нас, будучи выражением свободы и нравственности в ситуациях, когда наши повседневные дела не подразумевают ничего подобного. В ответ на давление конкуренции за сделавшиеся дефицитными ресурсы мы погружаемся в озабоченность личными и прагматичными устремлениями. Мы рассчитываем, что наши инвестиции принесут плоды, но в этом ожидании присутствует риск, что наши лучшие усилия дадут обратный результат. Даже при наличии способов преуспеть в наших устремлениях мы рано или поздно обнаруживаем множество ситуаций, в которых тратим больше, чем получаем, и несем ответственность за большее, чем способны контролировать. Слишком большое количество неудач не может привести к иному результату, кроме нарастания неуверенности в себе и разочарования. В таких случаях мы сразу же ощущаем не собственную свободу, а всевозможные удары судьбы.
Тем не менее, если мы (а заодно и другие люди с аналогичными установками) оказываем определенное воздействие на наше окружение, то способны пойти против этих обстоятельств с помощью не столь отрезвляющих и более возвышенных форм выражения, нежели эгоистичный прагматизм. Ценности – главная из этих форм. Самоутверждаясь с помощью ценностей, мы ступаем на более твердую почву, поскольку они обосновываются убеждениями, а не реалиями, отказом от материальных вознаграждений и всеобщностью, которая фактически подтверждается наличием единомышленников и при этом не зависит от реального влияния ценностей. В протестах, волонтерстве, актах солидарности и активизме ценности дают убедительный выход нашему хрупкому ощущению силы. Кроме того, они утверждают наше ощущение свободы, делая наши невозвратные инвестиции чем-то вроде добровольной жертвы – создавая впечатление, что мы выходим за рамки прагматизма ради высших, нематериальных идеалов. Тем самым ценности примиряют нас с жесткостью тех структур, которые организуют нашу жизнь. Они позволяют нам возвыситься в нашем воображении над ними, одновременно внося ограниченные поправки в рамках того, что возможно переломить и видоизменить. Ценности дают нам ощущение того, что общество в некоторой степени действительно реагирует на наши объединенные усилия.