Мы никогда не умрем

— Ну и что? Она что думала, что я начну руки заламывать о ее порочности, когда узнаю, что она — о ужас — выпила водки?! То есть Мари считает меня отморозком, а Риша — идиотом?!

«Она не может думать иначе, Вик. Ей с детства внушают эту ересь. Если бы у нее не было таких мыслей — она бы и не пила. Ну или пила бы, но как все нормальные люди, и хотя бы получила удовольствие, бегая в рубашке по сугробам».

Вик только тяжело вздохнул. Он весь вечер пытался придумать удобную ложь. Он был готов сказать, что сам пытался напоить Ришу, решив, что ей надо расслабиться. Или выставить себя совсем уж в неприглядном свете, заявив, что хотел так склонить ее к близости. Мартин идею не оценил, справедливо заметив, что в это вряд ли кто-то поверит.

«А парадная рубашка не слишком нарочито?» — с сомнением спросил Мартин, оглядывая Вика в зеркале.

Оставив идею самостоятельно подстричься, Вик просто зачесал волосы назад и привычно стянул в хвост. Но несмотря на это, в белой рубашке с отглаженным воротником и сосредоточенным лицом, он выглядел выпускником консерватории перед экзаменом.

— Сюртуков не держим, — проворчал Вик, расстегивая верхние пуговицы на рубашке.

«Боюсь, мой вид порадовал бы Вячеслава Геннадьевича куда меньше», — фаталистично отозвался Мартин, выдергивая зеленую нитку из рукава.

Он не знал, вернулся ли Ришин отец из больницы, но должна была вернуться ее мать. В любом случае нужно было обсудить случившееся с кем-то из Ришиных родителей. И попытаться убедить их, что несмотря на неудачный прогон, на премьере ничего подобного не случится.

— Слушай, давно хотел спросить — что у тебя за вид, как будто тебя из викторианского склепа вытащили через день после похорон?

«Понятия не имею», — честно ответил Мартин, предпочитавший такими вопросами не задаваться.

Ранним утром деревня жила своей жизнью. Даже зимой людям хватало работы, чтобы не обращать внимания на происходящее вокруг. Вик в очередной раз порадовался, что его отец так халатно относится к ведению хозяйства. Пусть в детстве ему бывало нечего есть, а теперь приходилось мыть столы и продавать свечи, зато он был лишен ежедневной, изнуряющей, отупляющей работы. Впрочем, ему хватало дел.

Вик остановился перед знакомыми воротами. Ему вдруг показалось, что он стоит на пороге склепа. Почему-то ему представились алеющие на снегу пятна крови — брызгами, словно кто-то выбросил пригоршню алых бусин.

«Вик, Вячеслав Геннадьевич не самый приятный человек, но я сомневаюсь, что он кого-то загрыз», — спугнул морок Мартин.

— Да, конечно… что на меня нашло…

Во дворе никакого тела не было. Только огромный серый пес дремал на снегу, положив тяжелую голову на скрещенные лапы.

Набрав в грудь воздуха, Вик постучал в дверь. Подождал несколько секунд.

В доме стояла тишина. Не было слышно ни шагов, ни голосов. Вик постучал снова, громче и чаще, стараясь скрыть подступающую панику.

«Вик, да что с тобой?»

— Я не знаю… — с нарастающим ужасом прошептал он.

В этот самый момент дверь открылась.

На пороге стояла Ришина мать.

Раньше женщина казалась Вику очень высокой, но сейчас он был немногим ниже ее. На ней был черный, в подсолнухах, халат и безразмерная серая кофта. Выглядела она, как и большинство женщин, которые жили в деревне — просто, устало и старше своего возраста. Только лицо у нее было совсем другое. Тяжелые, угрюмые складки в уголках губ с возрастом стали видны отчетливее. Волосы, которые она больше не пыталась осветлять, были убраны в тугой узел на затылке. В пепельно-серых, как у дочери, волосах, широкими мазками серебрилась седина.

— Здравствуйте…

Он помнил, что Ришину мать зовут тяжелым именем Галина. Но ему приходилось вспоминать об этом до странного редко — женщина, чья судьба определила судьбу Риши, присутствовала в жизни своих детей и всей своей семьи лишь незримо. Она все время была занята какой-то работой. Редко разговаривала. Редко поднимала взгляд. Руки чаще всего держала сцепленными в замок или скрещивала на груди, как бы отгораживаясь от окружающего мира.

Руки у нее были грубые. С тонкими, длинными пальцами и узкими ладонями, но с несходящими красными пятнами и шелушащейся кожей.

«У Риши никогда не будет таких рук», — с неожиданной для себя злостью подумал Вик.

— Ну? — коротко бросила женщина, видимо уставшая смотреть на растерявшегося гостя. — Будешь заходить?

Вик коротко кивнул и зашел в дом.

— Я хотел поговорить о Рише…

— А ее еще не выписали, — со странным злорадством сообщила она. — И Славу.

Вик поморщился от резанувшей слух грубости.

— Иди давай на кухню, чего стоишь. В белой рубашке, надо же, — с тем же странным выражением протянула Галина. — Жениться пришел? Так меня тоже мог бы спросить.

— Нет, что вы, я… сейчас по другому поводу.

— Сейчас, вот как. По какому же?

Галина стояла к нему спиной и наливала чай из большого фарфорового чайника.

— Я хотел спросить, что случилось после спектакля…

Вик сел на край стула. Он чувствовал себя неожиданно глупо.