Мы никогда не умрем

И теперь он опять поднимает на него руку. За то, что он защищал дом, пока отец где-то шлялся. За то, что Вик больше не любит и не уважает его.

Вику хотелось загонять его до сердечного приступа. Или хотя бы потери сознания. Хотелось раз и навсегда показать, что он теперь не ребенок, который боится силы. Он сам — сила.

Но сделать это Вику не удалось. Он услышал оглушительный звон, а затем страшный грохот. Мимо него, волоча за собой обрывок цепи, промелькнула Тень.

На секунду Вик почувствовал, как его обдало ужасом. От Тени веяло чистым, незамутненным животным безумием. Глаза ее казались красными, а клыки — странно загнутыми и неестественно желтыми. Она сейчас больше походила на монстра из ночных кошмаров, чем на собаку. И ее налитый кровью взгляд был направлен его отцу прямо в горло.

«Вик, останови собаку!»

«Пускай!» — неожиданно для самого себя огрызнулся он, отходя в сторону.

Но отец увернулся сам, и зубы с хрустом сомкнулись на подставленной руке. Вик зачарованно наблюдал, как рукав отцовской серой рубашки расцвечивают частые бурые пятна. Кажется, отец что-то кричал ему. Кажется, просил о помощи.

Но он не собирался помогать. Ненависть не была наваждением — он бы, наверное, смог до конца досмотреть, как Тень убивает то, что так отравляло его жизнь все эти годы. Но неожиданно отец, рывком встав с земли и сбросив собаку, бросился бежать.

Вик смотрел ему в спину не мигая. Ему не хотелось ни смеяться. Ни плакать. Ни вообще двигаться с места.

«Вик, слышишь меня?! Вик!» — стучал в виски голос Мартина.

— Я сейчас упаду, — с трудом просипел он.

Горло будто сжало спазмом. Зубы он сжал до хруста, так, что не разжать, наверное, ни силой воли, ни лезвием ножа. А к горлу подступала муть.

«Вик, слушай меня. Ты зайдешь в сарай с дровами. Там, за второй поленницей есть щель, я ее заткнул курткой. Иди туда. Иди, слышишь?! Или дай мне».

— Я…сам.

Каждый шаг давался тяжелее предыдущего. Походка ломанная, будто он был пьян. Он чувствовал, как изнутри нарастает и рвется ознобная дрожь.

«Допрыгался. Кто просил так скакать?.. Иди, давай, еще немного», — ободряюще сказал Мартин.

Он дошел до сарая. Достал из щели старую, ватную куртку, накинул на плечи. Потом с трудом протиснулся за третью поленницу, в небольшую нишу — у них с Мартином там давно намечено укрытие. Со стороны его будет вовсе не заметно, а куртка не даст ему замерзнуть осенней ночью.

Проваливаясь не то в беспамятство, не то в сон, Вик чувствовал, как Мартин касается его лица ладонью, закрывая его глаза.

От этого жеста словно разливается золотое тепло. Этого достаточно — в его сне нет тревог. Только темнота.

…

Вик не знал, сколько он пролежал за поленницей. Несколько раз он просыпался. Словно в бреду слышал рев отца. Еще какой-то голос. Звуки уезжающей машины.

Вик спал, и никак не хотел просыпаться. Иногда в его темноте появлялись золотые и белые искры, и Вик не знал, это Мартин сморит вместе с ним путаные сны, или он просто вспоминает о том, что дарило утешение в детстве.

И не было ни боли, ни страха.

Когда Вик, наконец, проснулся, он долго пытался выползти из-за поленницы. Тело не слушалось, а мир перед глазами качался. Наконец, ему удалось. Взгляд его остановился на старом бидоне с водой. Мартин оставлял воду и теплые вещи повсюду, где им могло потребоваться прятаться от отца. Благодарность ему за это в тот момент превосходила благодарность за все, что Мартин сделал до этого.

«А ведь я уверен, что это еще не все».

— Я тоже. Пойдем посмотрим, что он натворил. Хватит его бояться.

Он вышел. Дом смотрел на него пустыми, темными окнами — видимо, отец уехал в больницу. Или его кто-то увез. А прямо посреди двора…

— Подонок. Трусливый, подлый ублюдок, — с ненавистью прошипел Вик.

Он много раз видел, как отец разделывает свиней — вскрывая от горла до паха. Потом отрезал голову, чтобы продать отдельно.

Собачий труп лежал около хлева.

Это был Боцман, оставшийся на цепи. Тени рядом не было.

Вик смотрел на собаку и не чувствовал ничего. Молчал Мартин. Вик чувствовал его сменяющиеся эмоции — страх. Боль. Страх. Ненависть. Презрение. Нарастающая ненависть.

А он сам не чувствовал ничего. Он подошел к псу, и уставился сверху вниз на пятна крови на серой шерсти. На открытые глаза и жесткие, топорщащиеся усы.

Потом медленно, как во сне, опустился на колени, протянул руку, и коснулся собачьего носа, как когда-то, в безумно далеком детстве.

И, неожиданно даже для себя, вцепившись в жесткую, ледяную шерсть, надрывно и глухо разрыдался.

Действие 4 Утешение

И поверь, что твоя доброта заставила меня полюбить тебя сильнее, чем если бы я заслуживал твоей любви.

Э. Бронте

Отца снова не было дома. Вик подозревал, что он завел себе в городе любовницу, и из больницы поехал к ней, а не домой. Ему было плевать. Он старался не выходить из дома, чтобы его не ограбили и не сожгли без присмотра. Те немногие вещи, которыми он дорожил, Вик завернул в несколько слоев целлофана и закопал за дровяным сараем.