Мы никогда не умрем

Боцмана он похоронил за собачьей будкой.

После этого закрылся в комнате, лег на кровать и впал в оцепенение. Мартин пытался тормошить его, но быстро сдался. Вик вообще не реагировал ни на какие слова. Казалось, если дом все же загорится, он не встанет с постели.

Сначала он просто лежал, каждую минуту думая о том, что вот-вот встанет. Но ему что-то не давало. То всколыхнувшееся чувство вины — он видел седую шерсть на морде Боцмана и думал, как же мало хорошего видел в жизни этот пес. Как мало он, Вик, для него сделал. И как отплатил ему за преданность.

Иногда приходил страх. Беспомощный, позабытый, словно что-то снова таилось в темноте коридора, только это было больше не инфернальное существо. И не человек.

Безысходность, пугавшая его панически, словно стены склепа замурованного заживо.

А еще приходил стыд. Он чувствовал себя эгоистом, который лишь требовал чужой любви и удивительно мало давал взамен. Сколько дал Рише он, а сколько — Мартин? Сколько он сам дал Мартину, достаточно ли, чтобы наполнить смыслом его заточение в полутемной комнате?

Вик хорошо знал о вечерах, которые Мартин проводит на чердаке. Он несколько раз просыпался, но ничего ему не говорил. Чувствовал горечь крепкого кофе без сахара, который он пил, вглядывался в слова книг, которые он читал, и проваливался обратно в сон, не решаясь нарушить его одиночество.

А потом, внезапно, все это перестало иметь хоть какое-то значение. Все это время он слушал, что говорит ему Мартин, но не отвечал ему.

Вик чувствовал, что Мартин тревожится, а потом — злится. Чувствовал, как он медленно приближается к отчаянию. Вик хотел ответить ему, каждый раз, но что-то сжимало горло ледяными тисками. В один момент он начал наблюдать за другом с каким-то отрешенным интересом, с каким добрые в общем-то дети смотрят, как другие забивают щенка.

Мартин, чувствуя перемены, изо всех сил старался помочь, не замечая, что Вик просто садистки над ним издевается.

Начались дожди. Середина октября начинала оплакивать ушедшее лето. Вик ничему не удивлялся — так и должно быть.

У него в этом мире нет никакой власти. Несчастья происходят вне зависимости от того, борется он с ними, или нет.

За краткий миг, когда он почувствовал свою силу, расплачиваться снова пришлось другим. На этот раз это стоило кому-то жизни. Осознание собственного ничтожества и беспомощности давило на грудь, будто могильная плита.

Когда Вик засыпал, Мартин с трудом занимал сознание. Он кормил свиней в сарае и кур в курятнике. Мысль о том, что еще и эти животные пострадают из-за конфликтов людей, вызывала у него отвращение. Но когда он выпивал хотя бы стакан воды, его пальцы неизменно словно сжимало судорогой, а потом мир качался перед глазами. Спустя секунду Вик отупело смотрел на стакан в своих руках, ставил его на стол, и, укоризненно вдохнув, возвращался в кровать. Если Мартин этого не делал раньше, Вик даже не снимал ботинки. Такой контраст с прежней болезненной чистоплотностью доводил Мартина до отчаяния.

«Ты себя голодом заморить решил?!»

«Вик, Риша волнуется наверное…»

«Вик, да в конце концов!»

Он не видел в разговорах. Он ни в чем не видел больше смысла.

Единственный раз он встал с кровати, чтобы плотно задернуть шторы. Ему хотелось остаться в темноте. В темноте было спокойно и тихо.

Шорох дождя и темнота стерли границы времени. Где кончался день, где наступала ночь? Где отступала жажда, где пропадала голодная боль, где сознание начинало мутиться легкой дымкой, где наступало забвение?

В ту ночь Вик чувствовал, что ему что-то мешает. Что-то не так было в его отрешенности, что-то мешало ему погрузиться на дно меланхоличного забытья. Что-то горчило на языке и тянуло тоской в груди.

Чужое бессилие и панический страх перед бессилием, так похожие на его собственные. И Вику вдруг стало стыдно. Всего на секунду — но оцепенение дало трещину.

— Мартин?

«Да», — раздался обрадованный голос.

Мартин к тому времени уже серьезно собирался заставить уступить ему силой, выпить воды и поесть. Но ему не пришлось. Вик говорил хрипло, словно отвыкнув от того, как слова царапают горло.

— Давай поменяемся?..

«Если хочешь…» — Мартин встал с кресла и подошел к проему.

— Нет. Не так. Совсем. Я буду у тебя, в темноте. А ты иди сюда, к свету, и больше… больше не оглядывайся.

Мартин отшатнулся от проема. Перед глазами будто взорвался целый фонтан разноцветных искр, а потом он почувствовал запах.

Пахло йодом, солью, мокрой тканью и деревом. Пахло свободой. В этом запахе угадывались ноты мяты и жасмина.

Он закрыл глаза ладонью и глубоко вздохнул, позволяя неведомому ему морскому ветру наполнить легкие.

Он сам. Он сможет выбирать свою дорогу. Дышать. Увидеть море, и не расстаться с ним никогда. У него будет семья. Небо над головой и земля под ногами. И они больше никогда не будут помещаться в уступленные минуты и часы.

Он будет счастлив.

«Я этого не сделаю».

— Ты ведь хочешь! Зачем?! — Вик рывком сел на кровати, слепо пошарив перед собой рукой.