Мы остались молодыми…

– Будет возможность и условия пусть Евгений проведёт беседу с крестьянами на последнем этапе пути, там редко бывают партизаны, – добавил комиссар Филоненко.

ВОТ и получено первое задание. Всё было понятно – перекрыть шоссейку. Радостно и чуть-чуть тревожно. Немного смущало – «конная группа» – это, наверное, ехать на повозках, чтобы не тащить на себе взрывчатку на семьдесят с лишком километров. Мы пошли готовиться в дорогу. Сборы нас не задержали. Посоветовавшись с Евгением – он тоже был минёром – решили взять двадцать килограммов толовых шашек и шесть мин для детонации зарядов. Группу подобрали из пятнадцати человек. Получили у Василия Румака – помощника командира хозвзвода Исаева – полсотни четырёхсотграммовых толовых шашек и противопехотные мины ПДМ-7 и были готовы к отъезду.

Что-то повозок нигде не было видно и в помине. Оказалось, что всем надо ехать верхом на конях. Мне досталась обычная деревенская лошадь сероватого цвета с белыми пятнами под самодельным седлом. Мастером по их изготовлению был потомственный казак старшина Василий Иванович Исаев, встречавший меня. Луки – железные дуги спереди и сзади седла – выковывал кузнец в ближайшей деревне, две выгнутые деревянные планки, похожие на клёпку от бочек, там же в деревне заготавливал бондарь. Сборку и обшивку сёдел рядном – самодельной деревенской тканью – производили непосредственно в лагере, чтобы не девуалировать перед немцами местных мастеров.

Почему-то никто не спросил меня: «Умею ли я ездить верхом?» и вообще: «Видел ли я лошадь вблизи?». Может быть думали, что парашютистов обучают и верховой езде тоже? Хотя большинство из них готовилось к десанту, и кое-что они должны были знать?

… У меня ещё свежи кавказские воспоминания. Как-то наш взводный лейтенант Дмитрий Кузнецов отправился с горного перевала в тыловой город и прихватил зачем-то меня. Ехали мы на армейской двуколке – это одноосная повозка с двумя огромными колесами и двумя толстыми палками, за которые тянет лошадь.

Едем тихо и спокойно, кругом кавказские горы. Вражьи самолёты над нами не летают, это позже развернутся воздушные бои с сотнями самолётов. Въезжаем в прифронтовой чеченский аул, народу ни души, все эвакуированы. Уличка узенькая, со встречной повозкой не разминуться.

Лейтенант сидит рядом на козлах, спина, как доска, выставил мощную грудь, натянул вожжи и правит, как рычагами танка. Жаль нет встречающих чеченок, и вообще никто не видит какая величественная картина пропадает, я ни в чём не уступаю Дмитрию. Вдруг на повороте улички оглобля цепляется за угол сакли – это каменный дом у горцев – конь неожиданно распрягается и уходит вперёд, стаскивая лейтенанта на дорогу. Он продолжает крепко держаться за натянутые вожжи, наверное, чтобы не ушла лошадь. Двуколка опрокидывается назад вместе со мной. Толстые палки – похоже их зовут оглоблями – задираются к небу, как зенитки. Лежу на спине, мною овладевает безудержный хохот, отсмеявшись вдоволь, протираю слёзы на глазах. Надо мной стоит весь в пыли лейтенант и сумрачно молчит.

Потом мы оба подкатываем повозку к лошади. Сама она почему-то назад не пятится. Высказываю мысль, что лошадь чеченская и по-русски не понимает. Дмитрий сквозь зубы бурчит в мой адрес что-то не совсем поэтическое, притворяюсь, что, как и лошадь, не понимаю его по-русски.

Через полчаса лошадь у нас запряжена. Смущают кожаные петли, которыми скрепляется дуга и оглобли, они что-то смотрят в другую сторону, не очень подходят к месту. Но лейтенант не подаёт вида и спокоен, как всегда. Он тоже москвич, и я начинаю сомневаться в его способностях управлять лошадью.

Наконец, залезаем с опасением на козлы. Лейтенант по-прежнему вожжи мне не доверяет. Закуриваем не торопясь. Можно и трогаться в путь.

– Н-но, милая! – лейтенант хлопает длинной хворостиной по крупу лошади.

Через секунду мы снова на земле. Повозка и лошадь снова стоят отдельно ничем не соединенные, только Дима намертво связан с лошадью кожаными ремнями, за которые уцепился, как утопающий за соломинку. Мне показалось, что лошадь подмигнула ему.

Всё начинается сначала. Подталкиваем повозку к лошади – она упрямо не хочет ступить назад ни шагу. Неоднократно испро¬бовав разные способы соединения хомута, дуги и оглоблей мы с лейтенантом в мыле. Лошадь явно ехидно улыбается, видно по её морщинкам у глаз.

После моего дельного совета самим впрячься в повозку, а лошадь привязать сзади, Дмитрий почему-то обижается и посылает меня искать местных жителей для помощи. Я знаю, что в этом ауле никого нет, всех эвакуировали из прифронтовой зоны, остались только одичавшие кошки, но с лейтенантом Кузнецовым спо¬рить бесполезно, хотя командир он справедливый и добрый.

Захожу поодаль за каменную саклю и усаживаюсь в тени на отполированный веками валун. На светло-голубом небе ни облачка. В ауле ни дуновения, всё мёртво, жара градусов за сорок в тени. Не спеша, покурив, возвращаюсь. Лейтенанта нет. На торчащей, как зенитка, оглобле висит записка: «Как насидишься за углом, отдохни и карауль двуколку и эту проклятую скотину, пока не вернусь!».