Мы отрываемся от земли

В смех, как в урода, превращается то, что согрешило нехваткой простоты, наказываются попытки говорить как-то по-другому, чем в Москве, и не по-другому, а так же, все заранее наказано, и я наказана. Я наказана тем, что я здесь, с ним, смотрю на то, на что мечтала посмотреть, и не здесь, не с ним. Стыдно мечтать, стыдно смотреть. Надо быть.

Улица, ведущая к башне.

Ниже был текст, который я смутно помню, последняя фраза, кажется, была: Это отец. Теперь я прокрутила чистые страницы вниз, ожидая увидеть текст, отодвинутый громадным пробелом, но за громадным пробелом вместо тех нескольких фраз была одна другая.

Посланник Божий.

А. В. поехал к родственникам по отцу в Талдом. Я почистила и сварила картошку. Комнаты только что, к похоронам, очевидно, были убраны, окна и полы вымыты. В сенях нашла лейку и полила растения на подоконниках. Эти растения все были черствые, суровые листьями, неухоженные, но явно здоровые. Словно бы старые, но не ветхо-старые и не томная архаика, а задубелые.

В эркер переставила поролоновое кресло – пригодится ждать А. В. Если Саша у окна после похорон матери и смотрит на улицу, то он в эркере. Сюда как раз встает инвалидная коляска. Я вспомнила стертые фразы: К калитке идет мужчина; Это отец. Почему не написать: «К калитке идет отец»?

О том, кто одержим беспокойством, почему-то говорят «волнуется». Между тем как в волнах – воды, травы – есть покой движения, скорее зримо бесконечного, чем однообразного.

Постояла за домом, перед кустами смородины, глядя поверх них, как будто они пришли попросить о чем-то, а я тяну время. Поверх был чей-то дом с низкими качелями в огороде, с лопухами тыкв. Дошла до оврага, там внизу тек ручей, переложенный в нескольких местах полосками шифера. Я не заметила его накануне, когда мы шли оврагом, из-за дождя.

Земля просохла. Сидела на земле, одинокий колос вейника (рядом), для цвета которого нет названия – близко к стволу сосны, но прозрачнее. Сидела в себе, как в уютном кресле.

Побег травы. Побег воды.

Над оврагом с той стороны девочка лет одиннадцати поднялась на свое крыльцо, неся в одной руке пластиковое ведерко, полное, и вошла внутрь сквозь вьетнамские занавеси. Поезд позвал и простучал колесами.

Я подходила к дому, когда он вышел из другой половины и направился как бы поперек мне.

– Здравствуйте!

Немного опередил и стоял под козырьком, приветливо меня изучая.

– Здравствуйте.

– Вчера увидел, что свет зажегся, не хотел тревожить с дороги. Михаил Иваныч. – Дал покачать свою ладонь, не сжимая. – А вы – Марьяна… Очень наслышан, приятно познакомиться. Саня, то есть хозяин дома?

– В Талдоме, у родственников. Приедет часам к семи. Проходите!

– Ага. Я уж дожидаться не буду, а чаю так попил бы! Простите, сам тут как у себя…

Он не смотрел на меня, и казалось, что это будто такое исконное мужское правило – не смущать хозяйку, женщину во время ее хлопот, почти как во время туалета. Не смотреть в глаза молодой и незнакомой, другой, как бы не смотреть в глаза чему-то совсем умильно другому. Дочери.

– Мы в детстве кореши были не разлей… Во-первых, соседи. Во-вторых… Василий Адрианыч, царство небесное, меня еще к тому же Сане сосватал – видел, что я не оторви да брось, спокойный такой… Ха! Это я вначале за Василий Адрианычем хвостом ходил, уже потом и к Алексан Василичу проникся. Мы пацанята были – думали, что деревня называется в честь его отца. Все его звали Андрианычем, а мне Саня объяснил, что это неправильно, что такого имени вовсе нет – Андриан, а есть Андрей и Адриан, и это два разных имени, просто люди по привычке вставляют букву, по созвучию. Адриан был римский император… А батюшку Василия Адрианыча так звали потому, что батюшка его, Санин дед, был взаправдашний батюшка, то есть священник. Мама его застала… Помер вовремя, не при нем церкву раскурочивали… А чайник у вас никогда не засвистит. Смотрите, вы же носик не закрыли! Так бы он у вас кипел, кипел, да и не закипел бы…

Чайник с отверстым носиком будто задыхался, сам просил пить.

– А церкву лет десять восстанавливают и еще лет десять будут, вот помяните мое слово. Разворотить небось ни копейки не стоит. Спасибо хоть на кладбище поставили – тоже тому назад лет десять – архангела Михаила, моего покровителя, есть куда раз в год, в именины, прийти помолиться. Какой-то тезка, видно, из этих, из распальцованных, отвалил на благое дело… Новая, а как же! На то и деревня. Была бы своя церква с попом, было бы уже сельцо, а Васильевка – деревенька…

– Неужели на острове даже часовни не было?