Мы победим! Тайные тюрьмы Сальвадора

В предыдущие дни ему приносили именно охлажденную воду, так что в его просьбе не было ничего особенного. Один из полицейских обратился к другому:

— Принеси ему попить.

Воду принесли, но она была из-под крана. Тогда доктор вежливо обратился к полицейским:

— Послушайте, я был бы вам очень признателен, если б вы принесли мне воду из холодильника, что стоит внизу.

— Нет, — ответил один из них.

— А могли бы позвать Халифа, чтобы он принес? — спросил Мадрис.

— А откуда вы знаете, кто такой Халиф?

— Ну просто слышу, когда его зовут принести что-нибудь.

И сразу же послышалось распоряжение:

— Принесите-ка вату заткнуть этому уши, чтобы не слушал то, что его не касается.

Один из полицейских побежал за ватой, которой доктору и заткнули уши. Мадрис же расценил это как благоприятный знак, ибо посчитал: раз они принимают такие меры предосторожности, чтобы он узнал как можно меньше, значит, он скоро выйдет отсюда.

Несколько дней спустя его перевели из этой комнаты в маленькую камеру рядом с Марсело и Валье. Те догадались, что Мадрис — медик, ибо, когда ему приносили в камеру еду, он говорил:

— Нет, эту жирную пищу я есть не могу. Да и не видно, чтобы тарелку мыли. Это лучший способ получить тиф… Неужели вы не видите, сколько здесь тараканов?! Принесите мне, пожалуйста, стакан, я попью одной воды — и, будьте добры, хорошенько помойте его.

Глаза доктора Мадриса были завязаны красным носовым платком, принадлежавшим кому-то из полицейских. При похищении доктора тот, очевидно, использовал его как первое, что попалось под руку.

Марсело и Валье рассказывали, что сразу после перевода доктора в камеру они наблюдали, как этот человек с черной бородкой с завязанными глазами важно с церемонными жестами шествовал в туалет. Мадрис брал воду из бачка и освежал лицо и шею. Затем споласкивал выданный ему пластмассовый стаканчик, пил, снова наполнял его водой и с ним возвращался в камеру. Полицейских он всегда приветствовал: «Добрый день, как вы себя чувствуете?» — и благодарил, когда за ним закрывали дверь камеры.

Дни шли, но доктор даже и не пытался установить отношения с Валье и Марсело. Наконец по прошествии трех недель он не выдержал и заговорил. С течением времени он начал также и есть. Он не терял надежды, что все недоразумения, повлекшие за собой его похищение, будут вскоре выяснены.

Однажды несколько недель спустя после завязанного между нами знакомства в разговоре Марсело заметил:

— Когда меня привезли сюда в конце июля, через решетку проникало больше солнца, сейчас же лучи не доходят даже до стены, лишь до первых кирпичей, а это значит, что вплоть до декабря днем в это время света здесь будет меньше…

Не успел Марсело закончить, как доктор взволнованно и в несвойственной для него манере вскричал:

— Кончайте издеваться… Разве не видите, что до декабря я надеюсь быть дома, вместе с моими родителями? — Тут же он подумал, что я, возможно, слышала его, и добавил: — Простите меня, Финита, этот Марсело своими разговорами вывел меня из себя и наставил выругаться, но я действительно надеюсь к этому времени уже быть дома.

Было более чем очевидно, что доктор Карлос Мадрис являлся еще одной жертвой диктатуры и ее террористических методов. Этот человек, никак не связанный с революционными организациями, оказался в трудном, прямо-таки безвыходном положении, даже не понимая в первое время, на что была способна наша диктатура убийц. И хотя первые месяцы его пребывания были отмечены печатью растерянности и беспокойства, он еще верил, что скоро выйдет отсюда.

Много раз случалось так, что дежурные не отводили нас в туалет. Проходил иногда целый день, а нам не давали ни еды, ни воды, но самое тяжкое состояло в том, что, так как нас не водили в туалет, надо было сдерживать свои естественные потребности. Мы сильно страдали от этого. Иногда боль от переполненного мочевого пузыря была такой, что не было иного выхода, как облегчиться прямо на пол таким образом, чтобы моча вытекала под дверь. Но наши страдания становились еще больше, ибо запах мочи, отравлявший воздух в камерах, был невыносимо зловонным.

В один из таких дней, когда за нами не приходили с полудня предыдущих суток, часов в 9 утра мы услышали, как кто-то начал стучать в дверь своей камеры. Удары сначала были размеренными и негромкими, но затем они стали чаще и громче. Мы все были удивлены. Марсело и Валье знали, что единственным, кто мог бы делать это, был доктор, однако недоумевали, чем он так громко бил? «Уж не сошел ли доктор с ума?» — задавали мы себе немой вопрос, не смея заговорить с ним.

Прошло некоторое время. Бум… бум… бум… удары стали настойчивыми и сильными.

«Сегодня-то уж они обязательно придут посмотреть, что здесь происходит», — радовались мы.

Доктор продолжал стучать и почти что нас оглушил, но никто из нас ничего ему не говорил. Вдруг мы услышали, как несколько человек поспешно поднимаются по ступенькам лестницы; дверь в коридор, ведущий к камерам, открылась, и появились полицейские. Сержант Росалес — Пьяница — заорал:

— Какого дьявола? Что здесь происходит? Шум такой, что внизу слышно!