– Это просто бессмысленно, – произнесла я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. – Я ведь даже не верую. Эту должность мне дали в качестве наказания. И вообще Вельд умирает и возрождается, и я видела, что так было с Лео. Дважды видела, как он умирал и опять возвращался. – Моя речь превратилась в отчаянный шепот. – У меня нет такого соглашения с богом.
– Оно тебе и не нужно. В оригинале писания слово «смерть» используется не в истинном, физическом понимании, а как путь, когда разбивается сердце и человек умирает внутри. Он страдает. Он терпит боль.
Мне вдруг показалось, что я сумею разорвать эту тьму, и все снова станет на место. Я едва не сдернула повязку с лица. Но меня окружало только небытие, голос Эзмы давил удушающей тяжестью.
– Ты мне не веришь.
– Конечно, не верю. Если он не Вельд, почему же возвращается?
– Я не знаю. Пыталась выяснить, но все сведения расплывчаты и бесполезны. Но я знаю, что он не тот, кого я ждала. Это ты.
– Я даже не чилтейка.
– Вера тоже не принадлежит Чилтею. В тексте есть много свидетельств того, что Вельд – левантиец. «Широкие равнины», «с громом копыт», «посвящение Богу, начертанное на коже». Ничто из этого не относится к чилтейскому священнику, верно? И все это есть в оригинале книги. Не в чилтейском, конечно. Они изменили и подогнали под себя то, что их не устраивало. Даже ложно перевели имя Вельд как «вождь с двумя голосами» только ради того, чтобы сделать его мужчиной. «Ньян» означает мужчина-вождь, но при этом вера не позволяет мужчинам создавать пару. Это значит, Вельд была женщиной, что казалось правильным при зарождении веры, но немыслимо здесь, где женщины ценятся так невысоко.
Все слова звучали знакомо, но разум не вмещал их смысл. Половина как-то осталась, остальное вывалилось наружу.
– Левантийка, – только и смогла произнести я.
– Левантийка, – повторила заклинательница. – Женщина. Та, что избрана защищать, и чьей волей возродится империя. Ты уже Защитница Единственного истинного Бога. Избрана защищать. Твое тело и душа были посвящены Богу. Понимаешь теперь, почему я считаю, что это произошло не случайно?
– Нет.
Она подалась ближе, ее голос и запах ощущались еще сильнее.
– Да, Дишива. Твоя судьба предрешена и записана сотни лет назад, и теперь это нельзя отрицать. Ты – та, кто возродит из пепла и построит священную империю.
– Нет.
Мои мысли тонули в пучине молчания, а хотелось кричать, пока она не уйдет, кричать на весь мир за то, что привел меня в это место. Я рванула повязку, и она развязалась. Ткань местами прилипла к коже и сохнущему компрессу, но я отодрала ее и заморгала от света, неожиданно проникшего сквозь покрытые коркой веки левого глаза. Появилось лицо заклинательницы, расплывающееся пятно с выражением смутного неодобрения. Оно стало четче, когда я попробовала сфокусироваться, но убрать эту тонкую дождевую завесу перед глазами не получилось.
– Это было неразумно, – сказала Эзма.
– Чего ты хочешь?
– Того, чему суждено быть.
– А тебе от этого какой прок?
Даже расплываясь, ее брошенный на меня взгляд был надменным, я почувствовала себя грязью у нее под ногами.
– Придет день, и ты это поймешь, Дишива. Твое время скоро наступит.
– Дерьмо лошадиное.
– Так гласит писание.
– Что с того? Я могла бы описать твою смерть, но ничего не изменится, это будут просто слова на бумаге.
– Слова пророка.
Толпившиеся в голове мысли заострились и кололи меня и друг друга острыми иглами гнева, придававшего им эту форму. Пророк. Это слово так странно звучало в ее устах. Мы использовали его, предсказывая весенние ливни и пути, по которым гурты пересекали степи. Но не будущее отдельных людей. Не богов. Не империй.
Эзма потянулась к моей руке. Хватка у нее оказалась сильной, а я была слишком ошеломлена, чтобы вырываться.
– Для тебя к лучшему узнать правду прямо сейчас. Ты сумеешь принять судьбу. Примириться с ней. Ощутить благодарность.
– Благодарность.
– Это честь – быть избранной. А владеть единым видением – величайшая честь из всех.
Благодарность за потери и боль. И за то, что мое когда-то прочное чувство собственного достоинства уничтожено кусок за куском. Благодарность за то, что я избрана орудием Бога, которому не желала служить.
Желчь во рту омыла мои резкие мысли, обращая их в разгневанные слова. Мне хотелось излить все на Эзму, но они касались ран моей души. А какое право у нее знать мою боль?
– Дишива…
– Нет, – опять произнесла я. – Мне плевать, чему там, по-твоему, суждено случиться, и на то, что спьяну написал какой-то давно померший человек. Только я принимаю решения о своей жизни, могу представить для себя много разных занятий, но создание империи в их число не входит. Так что забирай свое святое писание, накрути фитилей из его страниц. Твой бог ничего от меня не получит, и ты тоже.
– Ты упрямишься и ведешь себя глупо, себе же во вред, Дишива, – резко отозвалась она. – Во вред всем нам. Ты встала на сторону Гидеона, потому что он обещал создать то, чего ты хотела. А теперь, когда у тебя есть шанс построить это самой, отказываешься даже слушать.