Мы проиграли!

Отказываться было невежливо. Девочка помогла мне пролезть под одеялом. Попав в обитель Мархабы, я оказался в кромешной темноте. Она была столь плотной, что тяжело дышалось. Впрочем, в комнате действительно было жарко и душно, и еще – впервые в этом путешествии – я ощутил влажность. Влажность столь высокую, что мне почудилось на миг, как влага оседает на моей щеке, течет по ней. Через секунду зрение вернулось ко мне – и я увидал в сумерках (источника света не было, светился словно бы сам воздух) старуху. На ней было черное платье и такой же черный платок. Она убрала руку от моего лица, отошла, не оглядываясь, вглубь комнаты, присела на пуф, махнула рукой – мол, садись и ты. Я опустился прямо на пол и сложил ноги по-турецки.

– Как тебя зовут? – спросила старуха.

Даже сквозь тьму я ощущал, что она глядит мне прямо в лицо, будто видит его превосходно.

– Иван.

– Похоже на тебя.

Я хмыкнул. Впрочем, все это уже успело перейти грань, за которой начинаются мучения. Чего она хочет от меня? Может быть, я что-то должен у нее спросить? Ведь она, в конце концов, предсказательница.

– Ну, так спрашивай, – сказала старуха.

– У меня, честно говоря, нет вопросов.

– У всех есть вопросы. Это у судьбы нет к нам вопросов.

Я задумался. Вообще, именно на этот случай у меня была припасена одна задачка, которую никак не удавалось разрешить обычными, не алхимическими методами. То есть и не задачка вовсе. Мне всегда хотелось обсудить это с кем-то, кто сведущ. Ситуация настолько потакала шизофрении, что я решил не сопротивляться.

– Неужели час уже, как бы это сказать-то, назначен? Старуха ответила.

– Неужели? Она подтвердила свой ответ.

– Ты хочешь спросить еще, наверное, возможно ли знать точно – подобно тому, как знаю я. Возможно, – тихо проговорила старуха. – У тебя будет хорошая, длинная жизнь, не сопротивляйся ей. Ищи свет на изнанке тьмы.

Поверьте, я не ощутил сию же секунду желания сбежать от этой галиматьи, от этой странной старухи, выбраться ближайшим поездом из степи домой, к своей реке, к своему родному лесу. Я хотел поговорить с ней еще и задавал какие-то вопросы. Но больше я от нее ничего не мог добиться; кажется, Мархаба вообще не любит метафизических прений.

Май 2008-го

Дальний свет

А я и не думал почему-то, что мы поедем через Куеду. Хотя как иначе: автобус сверлит всю Башкирию – Стерлитамак, Салават, Уфу, – а потом с юга, минуя подбрюшный Воткинский водоем, вонзается в Пермскую область – тут уж и Куеда, и Чернушка; одна дорога, другой нет. Но я об этом не сообразил заранее, не хватило мыслительной машинальности – видимо, слишком устал в пути, видимо, слишком много сладкого воздуха проглотил в Оренбурге.

Уезжать вообще не хотелось – славный оказался городишко, маленький, изумрудно-разноцветный; казачки уважают яркую, нарочито веселую красоту. Повсюду флажки, перетяжки, поздравительные рекламации. Прошел улицу Советскую в оба конца, заглянул в местный букинист – долго разглядывал хорошо знакомое издание Набокова, книгу про Себастьяна Найта, но понял, что не потяну – рюкзак и так забит до отказа. Еще нашел полное собрание сочинений Пушкина в желтой обложке, в детстве у меня такое было, и тоже очень хотелось купить, а как тащить? Вышел с «Холмами» Бродского – на убийство времени в дороге. Можно подумать, я способен бороться с дорожной дремотой.

Цветастая улица Советская упирается в небольшую площадь (рядом – пластмассовая детская площадка, окраинный оазис в центре города), хорошо продуваемую ветром. Центральная ось площади – черный Чкалов в уморительных сапогах с меховыми отворотами, он смотрит поверх Оренбурга, и в его облике есть что-то бесовское. Белоснежная старинная лестница скатывается к мутной тихой реке – Уралу, и здесь можно было бы снимать «Бесприданницу», если бы не мост – металлический, сам себя поддерживающий с помощью стальных тросов, чудо местной инженерии, летучий голландец.

Там я околачивался полтора часа: гулял по мосту, катался на фуникулере – в маленькой кабинке из плексигласа, которую по тросу, протянутому над Уралом, гоняют туда-сюда, мол, «воздушное путешествие из Европы в Азию», развлечение для нищих духом. На «азиатской» стороне – парк отдыха, табличка «Пляж» указывает на илистый берег, в котором увязло мелкое суденышко, невесть откуда взявшееся. На «европейской» обнаружилась часовня в английском стиле. Такая могла бы запросто стоять где-нибудь в деревне под Стратфордом. Вид на нее несколько портит иссиня черный, иссеченный прозрачными тенями от деревьев, облый Пушкин, развалившийся на невнятном постаменте.

Тот день в Оренбурге закончился для меня в сквере с другим Пушкиным – вертикальным, о чем-то немо беседующим с Далем. Присел на скамейку, чтобы выкурить законную походную сигарету и спокойно разглядеть невероятно красивое здание советского модерна, стеклянной башенкой вперившееся в безоблачное небо. Хрустальный май расслабленно дул на мою вспотевшую от рюкзака спину, ворковали голуби. Я открыл «Пение известняка» Иличевского – и тут же закрыл, чтобы не спугнуть разлившуюся по телу благодать.