Мы с Санькой — артиллеристы...

И тут отец вылез из-за стола и показал, как это делается. А делается очень просто. Вот подходишь ты к генералу — руку к виску и ешь его поедом глазами, а сам в то же время, не жалея голоса, кричи «Товарищ генерал! Иван Сырцов явился!». И бояться их нечего. Отец на фронте столкнулся однажды даже с маршалом, и тот его не укусил. А тут всего генерал, да ещё, пожалуй, не самый важный, если поставили его над такими, как мы с Санькой.

А бабушка меня с другой стороны теребит:

— Беги на озеро да хоть немного помойся, ведь, если по-хорошему, то тебя и отмачивать надо.

Затем на Глыжку налетела:

— Бросай свою картошку — не с голодного края, целая она будет, потом умнёшь.

Только брат вылез из-за стола — она ему обмылок в руки и рогожу:

— Спину потри не ленясь. Да обмылок не утопи, идол безрукий, я уже год его берегу!

Весь вечер в доме было столько шума, будто на пожаре. Не успел я с Глыжкой прийти с озера, вымытый ради завтрашнего визита к генералу чище чем стекло, бабка наспех начала зашивать штаны, а потом побежала их стирать на ручей. Пока солнце сядет, так ещё высохнут. А отец нашёл сапожную лапу и взялся подбивать подошвы на солдатских ботинках, которые начали уже просить каши. Затем он наваксил ботинки дёгтем, чтобы не были такие жёсткие и рыжие.

Вот уже на улице девчата и частушки про лейтенанта с майором запели, видимо, до них ещё не дошло, что меня вызывает генерал. Но в доме к ним никто не прислушивается, ещё всем нам нет угомона. Отец теперь за парикмахера. Посадив меня под самую лампу, он укорачивает мне вихры. Я прошу, чтобы он сделал «под польку», а он просит, чтобы я не крутил головой, а то сделает «под Котовского».

А бабушка тем временем рыкает на столе скалкой-рубчаткой — утюжит мои штаны, ведь после мытья их словно корова пожевала. Из-за этого самого рычания и частушек с балалайкой с улицы не слышно.

В конце концов бабушка пришила к воротнику рубашки вместо утерянной армейскую пуговицу от изношенной наголову отцовской гимнастерки и задула лампу. Все угомонились и легли спать. Вот как оно бывает, когда тебя врасплох позовёт генерал.

Да и утром ещё один раз генерала вспомнили. Вышли мы, позавтракав, со двора. Отец, бабушка и Глыжка, чтобы идти в колхоз, а я — в училище. Тут встретилась наша соседка, тётка Фёкла, посмотрела, что я такой нарядный и даже в ботинках, будто в сваты собрался, и спросила у бабки:

— Разве ваш хлопец не в колхоз?

— А, — пренебрежительно махнула старая рукой и не то похвасталась, не то пожаловалась, — генерал вот вызывает.

Получилось у неё так, будто это для нас обычная вещь и уже надоели ей эти генеральские вызовы хуже горькой редьки.

Мы попрощались, мне пожелали удачи, и я со слабой надеждой в душе отправился в путь. Что оно будет и как оно будет — тёмная ночь. Хорошо бы, чтобы я понравился генералу.

Батя и Маятник

Я никогда в жизни ещё не видел своих генералов. Немецкого в войну — пришлось, так и то издалека. Правда, это я сейчас думаю, что это был генерал, а может, это и не он, может, какая другая важная шишка в плетёных погонах. Помню только, что бегали перед ним немцы словно одержимые, вытягивались в струну, хлопали каблуками, а когда садился в легковушку, даже дверцу ему солдат открыл. Сам, видите ли, не мог — господин большой. А свои генералы нашу деревню почему-то миновали, хотя разных войск через неё шло и немало, или, может, и заезжал который, да не попался мне на глаза. Конечно, я понимаю, что свой генерал — это свой, но всё-таки и не с обычного поля ягода — начальство большое, не колхозный бригадир тётка Нинка. А мне же не только на него смотреть, наверное, и разговаривать придётся, что-то же он у меня спрашивать будет. Хорошо, если угожу ответом, а если, не дай бог, язык проглочу или буду мямлить свои «ыгы»? Здесь нужно набраться смелости. И всю дорогу я то набирался её, то опять терял, и чем ближе к училищу, тем меньше её оставалось.

К моему счастью, сразу на КПП встретил Юрку, как всегда, весь отутюженный и начищенный. Он, оказывается, давно меня здесь стережёт, чтобы снова не прицепились какие-нибудь салаги. Юрка сам меня проведёт чуть ли не до генеральского порога, чтобы я не околачивался где попало, а вовремя был на месте как штык. Ради этого он даже смылся от своего старшины, за что, конечно, может и нагореть, если тот спохватится. Ну, скажите, как такого товарища не любить? Это же не Юрка, а родной брат. С таким, как говорят, и в разведку можно идти. А когда-то я думал, что он самохвал, — там, на наших деревенских танцах.

— Ты генерала не бойся, не будь мямлей, — будто заглянув в мою душу, подбадривает меня Юрка, — у нас Батя справедливый. Правда, и строгий, но стружку снимает больше с офицеров.

Моим ушам не верилось: генерал и — Батя. Я этому очень удивился и обрадовался, душа немного успокоилась, начала возвращаться моя отвага. Если бы он ещё и стружки не снимал, можно было бы и вовсе осмелеть. Только же чего меня зовёт тот Батя?

— А недобор, — пояснил Юрка. — Приёмная комиссия перестаралась, много отсеяла.