А у меня что? Мама вечно орет как громкоговоритель, раз в год по обещанию делает прическу, утверждая, что она уже старая, хоть она намного моложе Юлькиной матери, у отца — неоконченные семь классов. Из картин у нас рыночные медведи Шишкина, а книг, до того как я сама стала их покупать, вообще в доме не было. Правда, родители были записаны в библиотеке и прилежно ее посещали, но не скажу, чтоб они имели понятие о том, кто такой, например, Гегель: вождь пролетариата или средневековый художник (его путали с Бебелем, в свою очередь считая, что Бебель — то же самое, что Клара Цеткин).
И все-таки Юлька очень любил приходить к нам и не любил, когда я приходила к нему.
Мы сидели с ним на нашей коммунальной кухне или смотрели телевизор вместе с моими родителями, а по праздникам сидели вместе со всеми (куча родственников и друзей родителей) за столом, и пели вместе со всеми, и в общем-то не скучали.
А у Юльки было три комнаты. И мама его была в тысячу раз приветливее моей мамы (моя боялась, что я выйду замуж, поэтому не очень-то жаловала Юльку), и все же приходить к нему мне не очень хотелось.
— Почему они у тебя никогда не разговаривают друг с другом? — спросила я однажды.
— Им не о чем разговаривать…
— Как это не о чем?
— У него в голове умные идеи, а у нее вообще непонятно что. Романы какие-то…
— Она же старая…
— Ну, положим, не такая уж старая, да потом она и не виновата, если ему все до лампочки. Вот женюсь я на тебе, тебе тоже скоро наскучит со мной разговаривать.
— Ну да, наскучит… Ты что, дурак?
— Это тебе кажется, что я не дурак, потому что ты влюблена в меня как кошка.
— Ты опять?
— Ну хорошо, не буду… И все-таки мне все время кажется, что ты со мной по ошибке.
— Почему ты всегда на себя наговариваешь?
— Я не наговариваю, я точно знаю, что я калиф на час. Просто я у тебя первый… А замуж не пойдешь!
Замуж! Это для меня была такая же абстракция, как «половые влечения», которые так волновали умную Тамару.
— А вообще, — говорил Юлька, — ты совсем напрасно веришь в свою доброту, тебе внушили эти… ну, что вечно у тебя толкутся. А ты только с виду такая — ягненочек, а на самом деле ты сильная как мужик и еще — везучая…
— Почему же это я везучая, в чем это мне везет?
Мы забирались в такие дебри что переставали совсем уж понимать друг друга, и поэтому приходила самая пора целоваться. Но иногда даже это Юльку оскорбляло;
— А что мы будем делать, когда начнем ссориться, потом? Когда поженимся? Не вечно же мы будем целоваться?
— А если не вечно — зачем жениться?
— Логично.
Насчет женитьбы Юлька понимал больше, чем я. Его друг Павлик уже сумел жениться, заиметь ребенка (то есть вначале он заимел ребенка, потом пришлось жениться) и разойтись. Павлик, насколько хватало сил, Юльку от меня оттаскивал. Он просто-напросто боялся, что Юлька погорит так же, как он.
4. Измены, измены…
То, что Юльку не стоит показывать знакомым, я чувствовала. Почему-то всех моих знакомых он считал врагами. Видите ли, они — «накрахмаленные, голубые и сплошь пижоны».
Сам он работал в таком же НИИ, как и я, да еще у своего папочки; вряд ли там была какая-то другая публика, но он почему-то вечно расхваливал своих сослуживцев, а моих нес по всем адресам.
Хотя дело, может быть, и в том, что вряд ли он с кем-то особенно там сдружился (не очень-то он умел ладить с людьми!), а моя общительность (признаться, катастрофическая) его просто раздражала. Поэтому так перепадало моим сослуживцам.
У нас в конторе было много молодых ребят, вечно затевались какие-то общие культпоходы, загородные поездки, но из-за Юльки я от них частенько отказывалась.
Я бы и на этот раз не поехала вместе со всеми, если б мы до этого с ним не поссорились. Но мы поссорились, и я начала собираться в турпоход. Юлька явился, когда я была уже почти готова ехать на вокзал.
— Так! — сказал он. — Куда же вы, синьора?
— Я еду с нашими на Голубые озера.
— А я?
— А на сердитых воду возят…
— Я уже не сердитый и тоже поеду.
Спорить было бесполезно, да я и надеялась, что сразу после ссоры он не будет нарываться на следующую. Уж если приполз с повинной, то некоторое время постарается побыть шелковым.
И действительно, он был сама заботливость, само веселье и добродушие. Он купил всем по мороженому, честно выстоял очередь за билетами и не пытался назло мне говорить с вологодским акцентом. Шеф должен был встретить нас уже на месте — он ехал на своей машине.