Мы стоили друг друга

Помню, на свадьбе Элки Котенок умная Тамара познакомилась с одним парнем. Морда у парня, на мой взгляд, была прескверная: тонкие губы, неприятно красные, почти белые глаза и подбритые брови. Я, конечно, не сказала этого Тамаре, тем более что она нашла его несказанно умным.

Новый год мы встречали все вместе: мы с Юлькой, Наташка, Элка Котенок с благоприобретенным мужем и умная Тамара с этим самым Игорем. После праздника Юлька категорически сказал мне:

— Игорь бросит Тамарку через месяц. Соврет, что уезжает или что-нибудь еще…

— Почему?

— Потому что он за вечер успел облапить Наташку, да и на тебя поглядывал, если б не я — не упустил бы…

— Посмотрим…

— Элка изменит мужу максимум через полгода.

— Да с чего ты взял?

— Вот посмотришь…

Элка изменила мужу гораздо раньше, чем предсказал Юлька. Игорь сбежал от Тамары сразу же после Нового года — сказал, что уезжает в Индию изучать тамошних йогов. После этого я поняла, что Юльке в таких случаях надо верить на слово.

Вот поэтому он, наверно, и не ревновал меня никогда, потому что меня и нечего было ревновать.

И все же он ревновал, хоть и сам не знал: к кому и к чему. Тогда-то я не понимала странных перепадов в его настроении и не объясняла их ревностью. А он ревновал… К Гоголю, например. Ведь после школы почти всем нам ясно как дважды два, что Гоголь — скучнейший писатель. Лермонтов — страшное занудство, которое еще надо почему-то и заучивать наизусть… «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…» И зачем они мне нужны?

И вообще: почему я вечно задерживаюсь на работе? То у меня репетиция концерта самодеятельности, то я сочиняю программу агитбригады, то я вообще уезжаю из города с этой злосчастной агитбригадой, и все у меня нет времени. А у Юльки времени хоть отбавляй! Меня всюду выбирают, вечно загружают, а он — сам по себе.

Мало того, и дома у меня вечно толчется народ; одним я нужна, чтоб сочинить заметку в стенгазету, другим надо придумать текст для КВН, третьим я должна растолковать вещий сон (фантазии мне доставало и для этого), четвертым разъяснить, «почему он меня не любит». Мальчики из нашей школы, с которыми я так враждовала, тоже заходят. И вообще, выясняется, что никто и не думал меня ненавидеть.

— Ты при мне, как комиссар при Чапаеве, — шутил Юлька.

…На первомайский праздничный вечер в нашем институте я пришла с Юлькой. И уже через пять минут поняла, что он испортит мне этот вечер. Средств и изобретательности у него всегда большой запас.

Вечер был организован в лучших традициях нашей конторы: кафе, столики, сухое вино, неполный свет. Если б не эти отдельные столики, все было бы лучше, Юлька нс сумел бы обратить на себя общее внимание, выступить «на свету». В общем, он начал валять дурака, в полном смысле слова. Зачем-то разыгрывал из себя полнейшего кретина, причем разыгрывал так, что только мне одной и было понятно, что он трепался. Он говорил Евтушенко вместо Евтушенко, спрашивал про Хемингуэя: «Это не тот, у которого был голубой период?» В итоге он вообще заговорил с вологодским акцентом и сказал, что, кроме «Щит и меч», ничего не читал и читать не собирается.

К моему стыду и горю, я еще участвовала в концерте, пела. Господи, как только у меня хватило нахальства петь, да еще при Юльке? Надо сказать, что зал реагировал очень добродушно — мне даже бисировали, и я распелась не на шутку, а когда вернулась к своему столику, то отчетливо услышала:

— Вам с вашим голосом — в балет.

Шутка была старая, глупая — я-то знаю, что Юлька всегда ненавидел такие шутки, однако же он сказал это. И мои милые сослуживцы посмотрели на меня с жалостью. Что угодно, но только не такая жалость!

— Уводи ты своего поросенка, — как всегда понимающе сказал шеф и как всегда понимающе подмигнул.

— Ты можешь остаться, а я пойду, — сказала я Юльке.

На улице он был само благородство, сама невинность. Просто нельзя было представить себе, что несколько минут назад он вытворял такие дурацкие шутки!

Объяснения этому я долго не могла найти. Ревновать он не мог, я не давала повода, но тогда что?

По-моему, причина Юлькиной злости была в каком-то нашем с ним неравенстве.

Черт возьми, просто смешно, но это было чуть ли не социальное неравенство. Но, в таком случае, почему я в этом неравенстве была выше?

Если уж сравнивать наши семьи, то все говорило как раз в его пользу: в доме огромная библиотека (половина книг на иностранных языках, которые знал его отец), множество картин (по-моему, хороших и настоящих), отец — крупный ученый, мать хоть и недалекая, но с апломбом, всегда причесанная, в общем — хозяйка салона.