– Что вы делаете, Демидов? – услышал я строгий голос «шефа». – Прекратите сейчас же.
– Похоже, взрыватель, товарищ подполковник. Надо же убедиться?
– Погрузите его в машину! Отвезем на подрывную площадку.
– Но, товарищ подполковник… Может быть, его нельзя перевозить?
– Вы слышали, что я сказал?
– Слышал. Есть.
Перед дворцом суетливо наводился порядок. «Шеф», кажется, уже успел здесь дать «разгон по полному профилю». Лучше всего об этом говорили виноватые глаза моих товарищей. Со мной, по-видимому, разговор будет в машине: Вербовецкий берег мой авторитет. Лучше бы, конечно, уже здесь, на площадке.
Влетело мне и в машине и в карьере: опытный глаз подполковника нашел-таки безобразия, и всюду – до обидного бесспорные. Работаешь, работаешь – вроде бы все в порядке, а приедет свежий человек…
Все же на одном деле «отыгрался» и я.
– Кладите его сюда, – сказал Вербовецкий солдатам, когда они выгружали тот самый бочонок. «Сюда» – это метрах в пятнадцати от того места, где мы стояли. – Положите, товарищ Стукань, на него двести граммов ВВ и, пока тут готовят очередной подрыв, уничтожьте. Посмотрите на ваш «фугас»… (Это уже в мой адрес.)
– Ну уж нет, товарищ подполковник, – возмутился я. – Вы как хотите, а я около этого бочонка стоять не буду. Я лучше в укрытие. И вам советую. Не зря ведь я ковырялся. Есть там взрыватель. Вот увидите, есть.
– Ну хорошо, – сказал «шеф». – Положите его в карьер.
С мнением специалистов он считался. А я позаботился о том, чтобы солдаты уложили эту штуку несколько в стороне от общей кучи – для наглядности…
Даже на расстоянии было видно, как убедительно сработал «бочонок». Черный дым мощного взрыва потянулся к небу – мы с Толей Стуканем переглянулись…
Потом уже мы примерно установили, что «бочонок» предназначался немцами для подрыва всего склада, и провод, с которым я возился, действительно имел к нему прямое отношение.
* * *
Работы по очистке от боеприпасов разрушенных подвалов Знаменского дворца приближались к завершению. Приезжавший к нам несколько раз Вербовецкий внес струю какой-то особо бодрой организованности. Да и людей наших будто подменили.
Особенно разительную перемену я заметил в Ландыреве. Он стал молчаливее, сдержаннее, даже осунулся. От ухарства не осталось и следа. Правда, его веселая натура иногда требовала выхода. Но было в этом теперь, совсем другое: какое-то нерастраченное детство, что ли…
Нам очень досаждали газетчики. На последнем этапе разминирования некоторые из них буквально не давали проходу: лезли туда, куда не следует, мешали. Не слишком приветливый Сурта иногда из себя выходил, видя, как какой-нибудь фоторепортер, не считаясь с нашими строгими правилами – даже офицерам запрещалось разговаривать в подвалах на неслужебные темы, – пытается сфотографировать солдата прямо в отсеке.
– Кто разрешил?! – кричал в таких случаях комбат на начальника оцепления. – Я вас спрашиваю, до каких пор вы будете пропускать посторонних?
И тут Ландырев придумал «выход из положения». Ночью, тайком, он зарыл на дороге, ведущей от пропускного пункта к дворцу, несколько учебных мин, а в обеденный перерыв, когда особенно силен был наплыв непрошеных гостей, неожиданно «обнаружил» их на глазах у изумленной публики. Эффект был потрясающий: толпа значительно поредела.
Комбат, не терпевший вообще никаких проделок, на сей раз нахмурился только для виду. Добродушное «Борис Николаевич» вместо почти всегдашнего «товарищ лейтенант» с полной очевидностью показывало, что Сурта был доволен.
* * *
– Тут какая-то коробка пластмассовая… – позвал меня младший сержант Мельников. – Смотрите…
Через несколько минут все вместе мы разглядывали небольшой, но массивный пластмассовый ящичек, закрытый крышкой с плотно вкрученными в нее ржавыми шурупами. Один угол крышки треснул. Повернув это место к солнцу, Стукань попытался заглянуть внутрь.
– О, так она с детонирующими устройствами! – Он чуточку оттянул крышку на себя. – Раз, два, три… Пять рядов, а по ширине – то ли семь, то ли восемь…
– Сорок штук… – с трудом разобрал Мельников еле заметные на темной пластмассе буквы.
– Тащи отвертку, – приказал Ландырев своему заместителю.
Юричев бросился к автомобилю.
– Подождите, – насупился комбат, – вечно торопятся. Пусть вон пиротехник еще посмотрит.
Я и так уже медленно и осторожно ощупывал коробку. Внимание мое привлек один из шурупов, ввинченных в угол с трещиной. Он вышел из своего гнезда, по сколу нырнул в коробку и, прорвав войлочные прокладки, улез куда-то в глубину.
– Дай-ка я еще взгляну, – попросил Толя Стукань. – Слушай, а ты знаешь, он в капсюле, зараза… – Мы оба распластались для удобства на земле. – Видишь, вон там белеет краешек? Видишь? Теперь смотри выше… Что это такое?
– Прокладка под капсюлем-детонатором…
– Верно. А конец шурупа куда делся?
– Ну, что там у вас? – уже нетерпеливо спросил Владимир Парфенович.
– Там, товарищ майор, образовался собственный взрывной механизм. И без предохранительных устройств, – почему-то весело доложил Стукань. – Верно я говорю?