Мы уходим в степи

— Здорово ночевали, ваши благородия! — из темноты вдруг раздался густой баритон урядника Казимирова.

— Слава Богу, Харлампий! — ответил Аверин.

— Слава Богу, — подхватил я, копируя своего командира.

— Готовы? — спросил подпоручик.

— Куда мы денемся, ваш бродь!

— Вот и ладно! — заключил Аверин. — Тогда с Богом?

— С Богом, — дружно раздались в ответ несколько голосов.

— Харлампий, — позвал урядника Аверин. — Слушай, братец, мы тут с господином прапорщиком посовещались и пришли к единому мнению, что лучше, чем ты, на местности в темноте никто не ориентируется.

— Ну, — довольно хмыкнул урядник. — Знамо дело.

— Тебе и карты в руки. Ты впереди, мы за тобой. А как светать начнет, поглядим.

— Слухаю, ваш бродь, — вытянулся Харлампий. — Справим, комар носа не подточит.

— Тогда вперед, — скомандовал Аверин.

Харлампий ловко впрыгнул в седло и пустил своего коня шагом. Через минуту он скрылся в темноте. Лишь похрапывание его коня говорило о том, что он шел впереди нас.

Следом за Харлампием шел на своем коне Аверин. Следуя уставу — правило само всплыло в голове, на полуконь, за ним шел я, и за мной попарно следовали десять казаков.

Новолуние украсило темное, звездное небо едва народившимся месяцем. Его тонкие рожки словно втыкались в небесное покрывало ночи. Мысли о походе, так бурно роящиеся в моей голове, постепенно сменились думами о Зое. На сердце приятно защекотало теплом и неизвестным до селе, необъяснимым словами, чувством. «Неужели это и есть любовь? — спрашивал я сам себя и так же сам себе отвечал. — Так быстро? Такого никогда раньше не испытывал.» — Я снова прислушался к себе. — «Безусловно! Что же это, если не любовь? Такую девушку, как Зоя, невозможно не любить!».

Странно, но думать о своих родителях, деде, а тем более о коллегах по работе и, особенно товарище Мае, совершенно не хотелось. А были ли они вообще? Да и был ли я в той, ставшей далекой, словно давнишний сон, почти забытой жизни? «Прапорщик Григорьев, — приказывал я сам себе мысленно. — Отставить сентиментальные разговоры и прекратить предаваться фантазиям! Смирись, раз уж так получилось!» Но сидящий где-то в глубине комсомолец, выросшей на пионерии и научившийся с детства ненавидеть врагов партии, презрительно щурился и молчал, предпочитая не выходить из подполья. Нормальная тактика. Отличная! Настоящий комсомолец — в любой непонятной ситуации — уходи в подполье.

Я помотал головой. В этот раз, может, и не прокатить.

— Сиди и помалкивай, — прошипел я. Аверин услышал и обескураженный обернулся. Я махнул рукой — все в порядке.

Реальность окружала меня со всех сторон и полностью овладевала моим сознанием. От мыслей о Зое на душе становилось приятно и легко. Хотелось поделиться с людьми, миром вокруг, своими переживаниями. Голос моего командира вырвал меня из путешествий по моим размышлениям.

— О чем задумались, Михаил Степанович? — Аверин снова полуобернулся ко мне.

— Так, — пространно произнес я, не намереваясь развивать разговор. Чутье подсказывало — надо меньше говорить, чтобы ненароком не выдать себя словом.

— Ой, хитрите, господин прапорщик, — подпоручик лукаво прищурился. — Неужто причиной вашей задумчивости, та отлучка?

— О чем вы говорите, Михаил Иванович? Какая отлучка? — пытался увести я разговор в сторону. — До ветру ходил. На звезды загляделся.

— Мы с вами, дорогой Михаил Степанович, служим в небольшом, по численности полку. Все, как на ладони. И ваш поход в госпиталь не остался незамеченным.

— А, вы об этом, — я понял, что придумывать какую-то историю о незначительном недомогании, вынудившим меня отправиться к эскулапам, бессмысленно. — Только, пускай, это, останется между нами.

— О чем вы говорите, господин прапорщик? — удивленно сказал Аверин. — Разумеется между нами! Только будьте осторожны, медсестер у нас мало, а вот офицеров много. Все барышни давно имеют своих воздыхателей. Люди у нас простые могут и…

— Да, ладно?! Как все имеют воздыхателей?!

— Война, — пожал плечами Аверин. — что вы хотели?

— Любви.

Подпоручик даже коня остановил. Тронулся медленно с места. Мотнул головой.

— И кто же вам так понравился?

Я замялся с ответом. После паузы решился и выпалил:

— Нравится мне сестричка одна. И, кажется… я ей тоже. И, я уверен, что у нее нет воздыхателей! И, что у нас зарождается любовь, — слова, так и сыпались из меня. Я не мог остановиться. Боясь замолчать до утра. С новостью о «воздыхателей» я чувствовал, как у меня от волнения подрагивают руки, и хочется вернуться обратно в лагерь, к Зое, и все выяснить.

Аверин был собран, не позволяя себе смешки и колкости. Это было неожиданно. Я невольно снова его зауважал.

Вопреки моим ожиданиям, подпоручик вполне серьезно отнесся к моему признанию. И даже по -своему поддержал меня.

— Везет вам, Михаил Степанович! Не так давно вы у нас, а уже любовь. И сейчас… Не смотря, ни на что. Хотел бы я тоже так: кинуться в омут чувств с головой.

— Если бы не война, господин подпоручик. Если бы не война. Сами сказали.