Мы уходим в степи

Я быстро обернулся назад, не выпуская ручки пулемета и только и увидел, бешеное вращающееся колесо, такой, ставшей за последнее время, знакомой брички. «Зоя!» — пронеслась отчаянная мысль в голове.

Цепь красногвардейцев, заходив было во фланг, залегла под прицельным огнем пулемета. И сколько матрос в полосатой тельняшке, черной бескозырке и с маузером в руке, не пытался поднять своих людей, бегая вдоль залёгшего взвода, ничего у него не получалось. Чужой хриплый голос холодил сердце.

Пора было менять новую ленту.

— Заряжай! — закричал я второму номеру. Казак кивнул, склоняясь над цинками с патронами. Потянул ленту, говоря скороговоркой:

— Кажись, жива сестричка. К нам с легко раненными и носилками бегут. Давай, ваше бродь! Не дай им головы поднять…

Казак не успел договорить. Несколько пуль глухими шлепками вошли в его тело и он, обмякая, уткнулся в зеленые цинки, словно хотел достать новую ленту, хотя я успел принять ее конец левой рукой, придержать ее большим пальцем, продернуть и двинуть вперед до отказа. Прапорщик-пулеметчик сидел во мне крепко: руки действовали механически, выполняя действия автоматически. Перевел взгляд на убитого помощника наводчика. На светлой гимнастерке казака быстро увеличивалось красное пятно. Посмотрел в прицел: на другом конце перекрестья бесновался матрос с маузером — он всё еще пытался поднять цепь в атаку.

Для стрельбы очередями, поднял предохранитель, нажал до отказа на спусковой рычаг и удерживал его, пока пулемет не выпустил короткую очередь в десять-пятнадцать патронов. Матрос упал. Быстро исправил наводку и стал бить очередями в тридцать патронов, не давая стволу закипеть.

Под плотным огнем, цепь красногвардейцев лениво отстреливалась, и не выдержав, принялась отползать, занимая более удобную позицию. Тертые солдаты, после окопных позиций, не торопились расстаться с жизнью. Не лезли на пулемет, выжидая. Хотелось верить, что без командира взвод совсем потеряет инициативу и откатится еще дальше.

— Миша! Михаил! — кто-то тронул за ногу. Обернулся, не понимая. Руки всё так же сжимали рукоятки. Костяшки побелели. Пулемет молчал — пустая брезентовая лента змеей свисала к земле, где плотным ковром поблескивали в подтаявшей земле стрелянные гильзы.

Зоя смотрела на меня расширенными от ужаса глазами, продолжая держать за ногу. Рядом деловито покрикивал на молодого гимназиста дед, укладывая тяжело раненого. В запале боя, оглохнув от очередей и разрывов, я не мог расслышать слова старика.

— Ты ранен? — тревожно спросила Зоя, словно заглядывая в душу. Я скорее прочитал вопрос по губам. Отрицательно мотнул головой, выкрикивая:

— Нет!

Звук вернулся: трескотня выстрелов потонула в гулком разрыве одинокого снаряда. Инстинктивно вжал голову в плечи. Больно ударило в голову, осыпая крошевом мерзлого глинозема. Показалось самим снарядом, но это был всего лишь ком земли.

— Дай! У тебя рука в крови! — требовательно сказала Зоя, приходя в себя, и беря инициативу в свои руки. Я посмотрел на место, куда тянулись ее ладошки, и земля превратилась в море. От вида своей крови повело вправо и стало дурно. Попытался сглотнуть и не смог.

— Уходить надо, ваше бродь! Слышь, как земля трясётся?! Лавой идут! Успеть бы!!! — кричал дед с другой стороны, больно теребя за ремни портупеи. — Пропадем! — И уже переключившись на гимназиста. — Давай, Игнатий, помогай! — Вдвоем они принялись вытаскивать убитого казака из тачанки. Школяр потерял фуражку, очки у него треснули и, кажется, он больше мешал, чем помогал.

Зоя рвала на мне военный френч, приговаривая:

— Это ничего, Миша, царапина. Это скоро пройдет. Через неделю заживет!

Рука вдруг разом отяжелела, наливаясь свинцом, и перестала слушаться. Не мог поднять и даже согнуть. Меня охватило беспокойство.

— Нажми здесь. Не мешай. Не двигайся. Я быстро, — скороговоркой говорила Зоя. Предплечье быстро обрастало бинтами. На белой марле выступила кровь. Заалела вспышкой, приводя в чувства. Словно красное знамя поднятое во степи. Или мне это не кажется. И знамена стремительно приближаются, полощутся на ветру, пока над невидимыми всадниками.

Уходить? Оставить позицию без приказа? Как такое возможно?!

— Отставить панику! Это всего лишь эскадрон! К пулемету, старик, заряжай.

Дед беспомощно выпустил из рук свой край носилок. Затравленно стал озираться, ища поддержки. Он уже собирался грузить раненого в тачанку. Школяр тяжело сопел. Рот его был искажен в немом крике. Зоя, закончив перевязку, сосредоточенно перебирала внутренность полевой сумки, мало обращая внимание на нас.

— Я зараз, зараз, — засуетился бестолково дед, переходя на малорусский язык. Руки его стали хватать всё подряд. Крышка цинка по-предательски долго на открывалась, пальцы срывались с замков. Видя, что вчерашний гимназист без оружия, я расстегнул кобуру, и сунул ему в дрожащие пальцы свой наган.

— Занять оборону!