Мы умели верить

Роман прошептал:

– Он погиб на войне, да? Ранко Новак.

Йель пожал плечами:

– Сдается мне, вряд ли это история со счастливым концом.

– История прекрасная, – сказал Роман. – Обреченная любовь.

– Разве? – хмыкнул Йель.

И его стал разбирать смех. Это было ужасно, ведь Нора продолжала кашлять, и Роман выглядел обиженным. Но мечтательное лицо Романа и его голос высекли в душе Йеля искру черного юмора. Как прекрасна обреченная любовь! Как величаво и атмосферно мы покидаем друг друга! Как чудесна война, убивающая нас, как поэтичны болезни! Ему хотелось позвонить Терренсу и сказать: «Вы были как Ромео и Джульетта! Ромео и Джульетта, умершие, выблевывая внутренности. Тристан и Изольда весом девяносто фунтов[107], оба лысые. Это прекрасно, Терренс. Это прекрасно!»

– Ты окей? – спросил Роман.

Кашель Норы стал наконец стихать.

– Может, нам уже пора? – сказал Роман.

И тут в дверях появилась Дэбра с тем же предложением.

– Мне не следовало столько позволять ей говорить, – сказала она. – Как насчет завтра?

Предложение было отличное: это обещало еще одну ночь здесь, вдали от Чикаго и всех, кого Йель знал. Если бы только он мог растянуть это на неделю, а потом на месяц. Здесь не было никаких плакатов, призывавших его пройти тестирование. Он мог бы остаться в доме Норы, услав Дэбру жить своей жизнью.

В машине Йель сказал:

– Если она умрет сегодня во сне, просто пристрели меня, окей?

– Теперь, раз ты это сказал, она не умрет.

Сиденья были ледяными, а руль морозил Йелю руки даже сквозь перчатки.

– Не уверен, что у меня такая власть над вселенной.

– Когда ты думаешь, что случится что-то конкретно плохое, – сказал Роман, – оно никогда не случается. Я не в том плане, что ты думаешь – похоже, что дождь собирается, и тогда дождь не пойдет, но, если ты типа думаешь, что твой самолет упадет, этого не случится.

Йель покачал головой.

– Я хочу жить в твоем мире. Злой рок прекрасен, и ты можешь управлять судьбой.

Хотя Роман, вероятно, отчаянно нуждался в подобных убеждениях. Зачем разочаровывать его? Йель не мог сказать ему ничего, чему со временем его не научит жизнь.

Они остановились пообедать в том же заведении, где ели прошлым вечером, и Йель снова заказал жареную рыбу в тесте и пару бокалов пива.

Когда они вернулись в отель, к ним подбежала миссис Вишня, всплеснув руками.

– О, какой ужас, скажите? Значит, так, у вас в комнатах ловится NBC и CBS, но ABC только с помехами. PBS, я думаю, вы тоже настроите, но с ними никогда не знаешь, покажут ли они новости. Я бы полагалась на CBS.

Йель открыл рот, собираясь спросить, о чем она вообще, и сказать, что они весь день не смотрели телевизор, но Роман уже спрашивал, на какой программе вещает CBS и кивал с пониманием, пока миссис Вишня повторяла, какой это ужас. Хотя по ней нельзя было сказать, чтобы она сильно переживала – не похоже, что наступил конец света.

– А теперь позвольте, я спрошу вас, – сказала она, – вы, ребята, пьете вино? Этим утром выехала молодая парочка, и они оставили целую бутылку на полу. Подождите, я ее принесу.

Они едва успели переглянуться с недоумением, как она вернулась с бутылкой местного клубничного, красного, как сироп от кашля, и Йель, приняв бутылку, почувствовал, что она липкая.

– Или можете взять с собой домой, – сказала миссис Вишня.

И Йель поблагодарил ее, заверив, что они в прошлый раз получили массу удовольствия от вина и найдут ему хорошее применение.

Йель направился в свой номер, но Роман поманил его кивком от своей двери.

– Не хочешь узнать, что там по CBS?

Йель хотел, к тому же, ему не улыбалось узнать это в одиночку, если вдруг Россия объявила войну. И он пошел в номер Романа с бутылкой.

– Посмотрим, что будет хуже, – сказал он, – новости или вино?

На комоде стояло ведерко со штопором, салфетками и пластиковыми стаканчиками. Йель налил им обоим – с такими стаканчиками было трудно понять, сколько они вмещают – и они чокнулись. Йель ожидал почувствовать во рту сироп, но под слоем сладости ощутил неприглаженную кислоту, так что вкус был одновременно слишком сладким и недостаточно сладким.

Он присел на край кровати Романа. Из чемодана под кроватью выплескивалась, как смола, черная одежда.

Роман встал включить телевизор – он стоял в паре футов от края кровати, на краю комода – и загородил экран. Йелю оставалось смотреть только на его спину и задницу.

– О, – сказал Роман. – О, надо же.

– Что?

– Этот… э… космический челнок. Взорвался.

– Черт. Подвинься.

Роман сел рядом, скрестив ноги. Он снял очки и снова надел.

Дэн Разер[108] объяснял, что что-то пошло не так на семьдесят второй секунде полета. Репортер на прямой трансляции с мыса Канаверал, стоя у конторки на открытом воздухе, пытался объяснить произошедшее и говорил о больших кусках корабля, упавших в океан. Показали, как челнок взлетал этим утром, и все было в порядке достаточно долго, чтобы Йель стал надеяться, что ничего такого не случилось. А затем вдруг челнок окутало облако дыма двумя спиральными шлейфами.

– Господи, – сказал Йель, – там была эта учительница.

– Что?