Мы умели верить

Он надеялся, что она примет Тедди и Эшера за спонсоров или хотя бы за художников, но она вполне могла узнать их, поскольку видела на благотворительном вечере, а Тедди в своих перемотанных изолентой очках, грязной белой футболке и с сигаретой во рту имел такой вид, словно явился прямиком с вечеринки после концерта Depeche Mode. Сесилия, очевидно, решила, что не помешает им, и смело вошла в комнату.

– Надеюсь, ты хорошо провел праздник, – сказала она.

– Вообще-то, даже не один. А ты?

– Я хочу убедиться, что у нас все в порядке.

Эшер поднял брови и указал на дверь. Но Йель покачал головой и сказал обходительным тоном:

– Да, это ты мне скажи. Чак Донован больше не беспокоил?

– В последнее время – нет.

Йель сказал, формально не солгав:

– Из Висконсина в последнее время тоже не было новостей.

Он умел сохранять ровный голос, говоря формальную правду, но совершенно не мог этого при откровенной лжи. Это была одна из тех вещей, которые делали паранойю Чарли такой странной; Йель был ужасный лжец.

– Что ж, хорошо, – сказала она. – Отлично.

Эшеру понадобился туалет перед выходом. Он собирался подбросить Тедди обратно в своем «шеветте», настолько шумном, что приходилось кричать, чтобы тебя услышали. Йель с Тедди ждали его в холле.

– Ты слышал, – сказал Тедди, – Терренса выписывают?

Йель об этом не слышал.

– Это вообще хорошая идея? – спросил он, и Тедди пожал плечами. – Слушай, Тедди, ты теперь не думаешь пройти тестирование? То есть я знаю, как ты относишься к этому, но если есть способы помочь – ты не хотел бы попробовать? Какое-нибудь клиническое исследование? Ты стал бы принимать мексиканские пилюли?

– Я уже прошел тестирование, – ответил Тедди тихо. – Мы пошли вместе. Такой был договор – на его день рождения, он хотел, чтобы мы оба протестировались. Это был мой подарок ему – мое согласие. Я отрицательный. То есть я же говорил тебе. Всегда говорил.

– Господи боже, Тедди, – сказал Йель. – Я счастлив за тебя, но господи боже.

На следующий день Билл наконец вернулся, подозрительно загоревший, и в офисе наконец сделалось оживленнее. После полудня появился стажер Роман. Он уселся на стул с эмблемой Северо-Западного, напротив Йеля, положив на колени свой черный рюкзак, и стал покачивать ногой.

– Я понимаю, – сказал Йель, – ты, наверно, думал, что будешь заниматься в основном кураторской работой. Надеюсь, ты не разочарован.

– Нет, то есть… я ко всему готов. У меня нет опыта в общении с людьми насчет денег, но, полагаю, этому стоит научиться, да?

Роман точно не будет говорить со спонсорами – он способен только слушать – но Йель не стал заострять на этом внимание. Ну ладно, хоть в Висконсин съездит с ними на следующей неделе.

– Слушай, – сказал Йель, – я сам люблю искусство. Я не денежный тип, который попал в музейную тему. Я художественный тип, который дружит с цифрами.

Роман просиял.

– Ты написал дипломную работу?

– Давай я лучше перефразирую, – сказал Йель. – Я любитель искусства, учившийся на финансиста.

– Понял, – Роман кивнул. – То есть еще не поздно.

Йель не смог сдержать смех.

– Я получил весьма неплохое образование в процессе.

– Клево, – сказал Роман. – Клево.

Он снял очки и потер о свитер.

Йель поручил ему заняться картотекой – там еще оставалась куча работы. В переднем углу кабинета стоял второй стол, за которым получилось соорудить вполне достойное (если не открывалась дверь) рабочее место. И Йель признал, что это улучшает вид. Если ему хотелось увидеть что-то приятное, он мог посмотреть в окно у себя за спиной или на Романа перед собой, погруженного в работу. В другой жизни Йель мог бы отдаться фантазиям о том, как он стал бы для Романа наставником другого рода, дающим ему уроки в постели. Но на данный момент такая мысль вызвала чуть ли не отвращение.

Перед тем как поехать в Висконсин, Йель принес сумку всякого добра из гастронома – яичный салат, салат с пастой, холодные нарезки – и сложил это все на виду в холодильнике, для Чарли. И заставил его пообещать высыпаться.

– Я тебя не заслуживаю, – сказал Чарли.

Он смотрел в холодильник, как в пещеру Аладдина.

– Вспомни об этом, – сказал Йель. – когда я оставлю окно открытым и пойдет дождь.

Всю дорогу на север Билл рассказывал истории о бывших стажерах – у Бригга и в других местах – о талантливых, и о робких, и об одном, у которого случился нервный срыв. У Йеля сложилось отчетливое впечатление, что для Билла Линдси многие из этих ребят были больше, чем просто стажеры, и что Билл хочет дать это понять Роману. Но Йель не считал Билла подходящим любовным наставником для Романа. Во-первых, ему было шестьдесят. А кроме того, скрытый гей в любом случае не лучшая ролевая модель для робкого юноши.

– Получается, – сказал Роман, – мы просто подойдем к дому и постучимся?

Он ехал на заднем сиденье, словно их сын.

– Таков наш план.