Мы умели верить

Когда он пришел на следующий день и снова никого не застал, он решил позвонить друзьям, чтобы пригласить их посмотреть, где он работает. Это могло помочь ему отвлечься от мыслей о Джулиане, о том, как близок он был к тому, чтобы зайти к нему тем вечером. Согласием ответили Тедди и Эшер, и появились после полудня. Йель обрадовался, что Эшер пришел не один; он был бы сам не свой с ним наедине. И так же он был рад, хотя и по другой причине, уже из-за Чарли, что Тедди пришел не один. Йель показал им текущую выставку – двенадцать портретов Эда Пашке, от которых у него рябило в глазах каждый раз, как он проходил мимо – и они расселись в кабинете Йеля, где Тедди закурил, стряхивая пепел в кружку Йеля с логотипом MoMA[75]. Курил он подозрительно быстро, выпуская дым каждую пару секунд.

Они говорили о Джулиане, что было все же лучше, чем думать о нем.

– По вечерам его стабильно нет дома, – сказал Эшер.

– И где же он?

– Бухает, – сказал Тедди. – Ищет других инфицированных, чтобы потрахаться.

– Это он тебе сказал?

– Он шутил о «русской рулетке».

Тедди мог бы проявить больше чуткости – как-никак он говорил о бывшем любовнике – но, очевидно, его любовь к сплетням взяла верх.

– Фиона рассказала тебе, – сказал он, – что нашла его у себя на диване на прошлой неделе, без туфель и плаща? Он сменял их на типа пять метаквалонов[76] и косяк.

– И это в доме, где она работает няней, – добавил Эшер.

Эшер играл с четырехцветной ручкой Йеля, выдвигая стержни один за другим.

Йель почувствовал, что вообще потерял нить происходящего. Как столько всего могло случиться за неделю? Что ж, было холодно; он почти все время сидел дома. Чарли после Нового года с головой ушел в газету, словно статьи о жилищном законодательстве и шоу трансвеститов могли волшебным образом способствовать созданию вакцины. Если он не был в своем офисе или на собрании, то работал дома, и его «макинтош» гудел, как реанимационный аппарат. Он присоединился к кампании Эшера за повторное голосование по Постановлению о правах человека, хотя раньше был противником этой идеи. Они понимали, что не получат достаточно голосов, что городской совет не имел ни малейшего интереса защищать их права, но это была стартовая площадка; они попадут в «Трибуну» и в вечерние новости. Чарли вдруг заговорил об этом с одержимостью новообращенного.

Он был слишком измотан для секса, или слишком подавлен для секса, а может, не в настроении для секса. Субботним вечером они пошли в кино на «Цветы лиловые полей»[77], и по дороге домой Чарли без умолку возмущался тем, как Спилберг выхолостил лесбийскую тему до единственного поцелуя.

«У меня с моим дантистом больше близости», – сказал Чарли.

Йель расстегнул рубашку Чарли и попытался направить его в спальню. Но Чарли застегнулся, прижал Йеля к стене, прошелся губами ему по ключице, а затем встал на колени и сделал ему виртуозный минет, который мог бы показаться несколько механическим, если бы не был настолько хорош.

Тедди закурил новую сигарету. Он сказал, что Джулиан решил отказаться от всех антибиотиков и витаминов, даже от энзимов папайи, о которых все время говорил Терренс.

– Есть смесь из двух лекарств из Мехико, да? Я знаю парня, который ее доставляет. А Джулиан не хочет.

– Он же вроде верил, что вот-вот найдут лекарство, – сказал Йель.

– Вера – хрупкая вещь, – сказал Эшер.

Эшер покачивался на задних ножках стула, и Йель нервничал, что он свалится.

– Ты хорошо выглядишь, – сказал Йель Тедди. – Твое лицо. Даже не скажешь.

Тедди поднес пальцы левой руки к переносице.

– Я хочу, – сказал Эшер, – чтобы он подал иск против универа. А он не слушает.

– Ну, в этом просто нет смысла! Все хотят, чтобы я больше бесился по этому поводу. Чарли хочет, чтобы я написал об этом личный отчет. Просто… это не кажется таким уж большим делом.

– Тедди, – сказал Эшер, – на тебя напали. Это мелочь по сравнению с тем, что люди сейчас умирают, но это кое-что. И это связано. Не говори, что это не так.

Тедди рассмеялся и сказал:

– Помнишь, как Чарли орал на Нико? Перед «Парадизом».

Это было еще до болезни Нико. Нико сказал: «Ты знаешь, я думаю, нам надо меньше беспокоиться о том, что нас могут побить. Люди боятся крови. То есть они могу бросить в нас чем-то, но никто не станет бить тебя в рот при выходе из бара, так?» А Чарли сказал: «Ты, блядь, стебешься? Нападают обычно втроем. Ты мог бы почитать газету, которую выписываешь. Втроем, Нико». Остаток вечера они все передразнивали его: «Втроем! Я сейчас употреблю тройное пиво. Воистину! »

В открытую дверь Йеля постучали, и он вздрогнул. Это была Сесилия; он оставил галерею незапертой, когда впустил друзей.