Мы умели верить

– Хочу, чтобы вы знали, – сказала Нора, – я умираю. У меня эта… застойная сердечная недостаточность. Попросту говоря, у меня слабое сердце, и я неподходящий кандидат для операции, как вы, думаю, понимаете. Мне дают максимум год. Казалось бы, врачи должны знать побольше. Забавно, что я почти не чувствую недомоганий, но мое сердце, очевидно, считает иначе. Вероятнее всего, я умру во сне. Не так уж плохо, да? Я всегда считала, что получу рак легких, но вместо него – вот эта штука. Вы не курите, нет? Нико всегда курил, и я ненавидела это, хотя не думаю, что это в итоге имело значение. Я бросила в сорок, и посмотрите, докуда дотянула. Так вот, Фрэнк и Дэбра знают о моем состоянии, но терпеть не могут, когда я говорю об этом.

Йель не мог придумать, что сказать. С недавних пор у него появился опыт в этом деле – когда кто-то смотрит на тебя и говорит, что болен – но во всех других случаях он мог крепко обнять друга, пореветь с ним вместе, сказать: «Пиздец как я тебе сочувствую». Но сейчас все это было немыслимо. Он просто кивнул и сказал:

– Я вам так сочувствую. Вы прекрасно выглядите.

Она рассмеялась.

– Не знаю, как насчет прекрасно. Видел бы ты меня в двадцать пять. Черт, ты же видел меня в двадцать пять. Ну что, была я прекрасна?

– Были.

– Теперь нам предстоит работа, потому что я не просто хочу отдать вам картины – я знаю, вам нужен провенанс, история их происхождения, а моя память до сих пор идеальна. Я могу рассказать, где и когда была создана каждая из этих картин.

– Это было бы бесценно.

Он слышал, как Фрэнк и Фиби кричат на своих детей в подвале. Дэбра зло мыла посуду. Йель рассказал Норе о Шарпах, об их желании помочь.

– Если мы запустим процесс, – сказал он, – эти работы будут висеть в галерее, пока вы еще с нами, чтобы увидеть их.

– Что ж, это мне нравится. Правда. Какой порядок действий?

Из подвала донеслись тяжелые шаги. Он быстро рассказал ей о том, что нужны профессиональные фотоснимки для установления подлинности и что по каждому художнику работают отдельные эксперты.

– И в итоге они захотят увидеть все лично, – сказал он. – Если вы желаете передать эти работы в наши руки, тогда они приедут к нам. Мы все устроим.

В дверях стоял Фрэнк.

– Похоже, умно, – сказала Нора, – не правда ли?

Йелю хотелось, чтобы вернулись Билл с Романом, но, с другой стороны, он не хотел, чтобы хоть что-то нарушило волшебство момента. Вся комната представилась ему этаким суфле, едва поднявшимся, и малейшая небрежность могла разрушить его.

Фрэнк уперся обеими руками в дверную раму.

– Ты вот так раздариваешь миллионы долларов, – его голос походил на джинна, запертого в бутылке. – Если ты это сделаешь, твои внуки не смогут учиться в Северо-Западном.

– Стэнли, – сказала Нора, – ты не подойдешь к нам?

– Я рассматриваю это как злоупотребление влиянием, – сказал Фрэнк. – Есть такое понятие, Стэнли? Злоупотребление влиянием?

В комнату вошел Стэнли и напряженно взглянул на Йеля.

– Вот именно поэтому вам сейчас нужно присутствие юриста с вашей стороны. Просто… чтобы не пришлось разбираться с чем-то подобным через год, через два.

Йель взглянул на свои часы. Только четыре вечера.

– Тогда, – сказал Фрэнк, – я хочу, чтобы здесь был и мой юрист.

– Это ваше право, – сказал Йель.

Вернулся Роман и сказал, что пошел снег.

– Вы определенно привезли с собой бурю, мистер Тишман! – сказала Нора.

Йель прищурился в окно. Был такой прогноз? За всю дорогу они не включали радио. Снег валил густыми хлопьями. Это и удача, и неудача одновременно: адвокат Фрэнка мог не приехать из Грин-Бэя, но и юрист из Северо-Западного наверняка задержится. Юрист, которого звали – нарочно не придумаешь – Герберт Сноу[78]. Шутка века.

– Можно мне воспользоваться вашим туалетом? – спросил Йель.

Роман, который уже побывал там, указал через столовую. Йель прошел мимо полированного стола и сервантов и вошел в кухню – образцовую бабушкину кухню: травы на подоконнике, кулинарные книги на полках, столик с клеенкой, разрисованной корзиночками со снедью.

На плечо Йеля опустилась рука, мясистая и холодная.

– Стой, где стоишь, – сказал Фрэнк.

– Я понимаю, – сказал Йель, – вы расстроены. Семья всегда…

– Этой ванной пользуются мои дети, – сказал Фрэнк. Йель пытался понять, что он имеет в виду. – Я знаю, кто ты такой. Я знаю, откуда ты. В моем доме ты свои штаны расстегивать не будешь.

Рука по-прежнему лежала на его плече, и Йель присел и вывернулся. Он был на добрых шесть дюймов ниже, но лучше сложен. И подбородок у него был острее – Йель поднял его на Фрэнка.

– Откуда я – из Мидлэнда, штат Мичиган.

– Вот туда и отправляйся.

Йель мог бы наговорить жутких вещей. Он представил, что Терренс в той же ситуации заверил бы Фрэнка, что он воспользуется гостевым полотенцем, когда подрочит. Он представил, как на него с возмущением смотрят Эшер и Чарли, называют его трусом, и фуфелом, и кем похуже. Но это был он, и он не мог позволить себе раззадоривать этого типа, поэтому просто сказал:

– Я здоров. Если вы об этом – я не болен.

Но его голос дрогнул на последнем слове, что не пошло ему на пользу.