Мы упадем первым снегом

Она с отвращением и жалостью смотрит, как Камила снимает джинсовую юбку.

– Разве ее нельзя остановить? Наверняка, она уже даже не понимает, что делает.

У Пейсли в руках поднос с пустыми стаканами и чем-то непонятным. Кажется, это стопка бумажных полотенец, пропитанных… рвотой? О, Боже, так оно и есть. Она и правда несет на подносе остатки чьей-то рвоты. Ее светлый пучок волос растрепан, несколько прядей выбились и упали на лицо. У нее усталый вид. Под глазами залегли темные тени.

– Камила отлично понимает, что делает, – отвечаю я, не сводя взгляда с младшей сестры Уайетта.

– А-а, – Пейсли морщит нос. – И зачем?

Я пожимаю плечами:

– Не знаю. Ради внимания. Или денег.

– Ради денег? – недоверчиво повторяет Пейсли. – Она же из Аспена. У ее родителей наверняка куча бабла.

– У Камилы и Уайетта больше нет родителей, – говорю я, не подумав, и тут же ругаю себя за это. Эта информация не касается Пейсли.

Ее глаза округляются, когда ее взгляд переходит с танцующей Камилы на панорамные окна, за которыми Уайетт как раз вылезает из джакузи.

– Что случилось? – спрашивает она тихонько.

Я некоторое время раздумываю, стоит ли отвечать Пейсли, но потом решаю рассказать, ведь она все равно все узнает от Гвен.

– Их отец погиб под лавиной во время похода в Аспенское нагорье. А мама несколько лет назад умерла от рака шейки матки.

– Господи, – уголком глаза я замечаю, как на руках Пейсли встают дыбом тонкие волоски. – Это ужасно, – она смотрит на меня. – А где они живут?

Я отвечаю не сразу. Некоторое время наблюдаю, как Камила играет лямкой бюстгальтера, чтобы выманить из карманов туристов еще больше долларов. Парни производят впечатление голодных гиен, перед которыми стоит сочная антилопа, и долго не раздумывают. Уайетт с полотенцем на поясе распахивает панорамное окно, девушка не отходит от него ни на шаг. Он бросает быстрый взгляд на сестру, затем отворачивается с безучастным выражением лица и тянется за стаканом виски. Он перестал указывать Камиле, что делать, много лет назад.

– В родительском доме, – наконец отвечаю я, но затем решаю сменить тему. Я киваю на поднос в ее руках. – Тебе недостаточно кофе?

Пейсли выглядит растерянной. Она переводит взгляд с Камилы на поднос и хмурится:

– В смысле?

Я усмехаюсь:

– Ты что, собираешься закидать меня салфетками со рвотой?

Похоже, Пейсли наконец-то понимает мой намек, потому что ее челюсть сжимается. Она сверкает на меня глазами:

– Я хочу сохранить работу. Вот и все.

– Омерзительная работа, ничего не скажешь, – бормочу я.

Пейсли фыркает:

– Это ты во всем виноват. Если бы ты не устраивал вечеринки, то…

– То моя жизнь была бы довольно скучной.

– Нет, – шипит она. – Тогда был бы хоть какой-то шанс, что мы смогли бы ужиться под одной крышей.

Я делаю равнодушное лицо:

– Кто сказал, что я хочу жить с тобой под одной крышей?

Она резко втягивает ртом воздух. И я должен признать, что снова чувствую тот же неприятный укол, как и в прошлый раз, когда я причинил ей боль. Но если я не могу выкинуть ее из головы, может быть, мое паршивое поведение поможет мне от нее дистанцироваться.

Пейсли берет себя в руки быстрее, чем ожидалось. Она раздувает ноздри и отворачивается от меня, чтобы поставить на поднос еще несколько пустых стаканов.

– Ты избалован, Нокс. Прячешься в своем мире, где ты звезда сноуборда и все у твоих ног. Устраиваешь вечеринку за вечеринкой и напиваешься до потери сознания, – она хмыкает и качает головой. – И это притом, что ты спортсмен. По тому, как ты себя ведешь, можно подумать, что тебе на все наплевать. Тебе плевать на окружающих, – она смотрит на меня, потом на стакан, который я наполовину наполняю водкой. – Тебе плевать на себя, – теперь она щурится. – В какую игру ты играешь, чтобы отгородиться от реальности? Знаешь, Нокс, так ты ничего не добьешься. Ни в спорте, ни в жизни. Но ты давай, продолжай. Напивайся каждый вечер и отталкивай людей, которые тебе ничего не сделали. Не сомневаюсь, так ты далеко пойдешь.

Меня пробирает дрожь. Ее слова невольно меня задевают, потому что… Пейсли попадает прямо в точку. Она словно поднесла мне зеркало и показала мою душу. Еще никто и никогда так открыто не заявлял мне в лицо, что у меня не в порядке с нервами.

Сомневаюсь, что кто-то, кроме нее и Уайетта, когда-либо это понимал.

Именно это меня и пугает. Я не хочу, чтобы кто-то увидел, что скрывается за моим фасадом. Не хочу, чтобы стало известно, насколько я разбит внутри. Я хочу, чтобы все продолжали думать, что я веду беззаботную жизнь. Нокс, сноубордист. Нокс, знаменитый парень из Аспена. Нокс, у которого нет ни забот, ни проблем.

Я на виду у всех. Это значит, что любая мелочь, на которую может наброситься пресса, будет немедленно предана огласке. Одна мысль о том, что мое прошлое и неустойчивая психика могут быть у всех на устах, заставляет все мое тело напрячься. Я чувствую, как подкатывает тошнота.

В поле моего зрения попадает Уайетт. На нем по-прежнему только полотенце, а глаза затянуты хмельной пеленой.