Мы упадем первым снегом

После тренировки я все еще чувствую себя настолько воодушевленной, что решаю пройтись пешком, а не ехать на «Хайленд-Экспресс». Тишина приятная, ее нарушает только скрип снега при каждом шаге. Снег идет довольно сильно, и вскоре мои джинсы промокают. В какой-то момент темноту дороги прогоняют теплые огни центра. Мимо меня проносится карета Уильяма, лошадь довольно фыркает, а проезжающие туристы смотрят на украшенные к Рождеству дома Аспена с нескрываемым блеском в глазах. Когда я прохожу мимо закусочной, Кейт как раз принимает заказ. Она поднимает взгляд от блокнота и машет мне в окне. Я улыбаюсь ей и машу в ответ, прежде чем идти дальше.

Тем временем мелкий снег превратился в настоящий буран и мешает обзору. Лишь редкий свет уличных фонарей указывает мне путь. Но когда идти становится так тяжело, что я с трудом переставляю ноги, я наугад хватаюсь за ручку двери ближайшего магазина и с усилием захожу внутрь.

– О, Пейсли! Слава тебе, Господи.

Снег залетает в открытую дверь и оседает на толстом персидском ковре. Приложив все силы, я толкаю дверь, чтобы закрыть ее, и вижу перед собой Уильяма. Он выходит навстречу мне из-за автомата с попкорном – только сейчас я замечаю, что оказалась в «Олдтаймере» – и воздевает руки к небесам, словно мой приход – это благословение.

– Не могла бы ты здесь ненадолго подменить меня? Мне нужно увести лошадей в стойло. Говорят, метель еще усилится.

– Конечно.

Я не утруждаюсь расспросами о том, как работает автомат с попкорном и сколько стоят входные билеты. В такую погоду сюда все равно никто не придет.

– Замечательно. Ты моя спасительница, – на мгновение он кладет руки мне на плечи и сжимает их. – В знак благодарности я зарезервирую тебе место в первом ряду на следующем собрании городского совета, хорошо?

– Э-э… хорошо.

– Возьми себе сэндвич с сыром.

– Я не люблю сыр.

– Ах, да. Ну, тогда… Дождись меня. Я быстро.

Я улыбаюсь:

– Не волнуйся. Я все равно сейчас не смогу уйти далеко.

Уильям одаривает меня еще одной благодарной улыбкой, а затем выбегает из магазина. Онемевшими пальцами я стаскиваю ботинки, снимаю куртку и делаю глубокий вдох. Мне нравится запах в «Олдтаймере»: запах горящих дров и старой мебели. От него сразу становится уютно.

Я дую на руки и растираю их друг о друга, пока иду по мягкому ковру через магазин и останавливаюсь у большого стеллажа с пластинками. Я перебираю пальцами один альбом за другим и наконец останавливаю свой выбор на Дэвиде Боуи. Я ставлю пластинку, а затем усаживаюсь в широкое кожаное кресло перед камином. Чтобы высушить брюки, я задираю ноги и наслаждаюсь теплом, которое изгоняет холод из моих конечностей.

Некоторое время я смотрю на огонь, завороженно наблюдая за тем, как пламя пожирает дрова, когда дверь с лязгом открывается, и «Олдтаймер» наполняется пронзительным воем пурги.

– Черт, вот же холодно!

Я поворачиваюсь в кресле и буквально вытягиваю шею над спинкой.

– Нокс? – вырывается у меня. – Что ты здесь делаешь?

У Нокса такой же удивленный вид, как и у меня. Он приостанавливается, шаркая ботинками по ковру, и моргает:

– Пейсли?

– Уильям попросил меня ненадолго подменить его, – объясняю я.

– А-а, – он выходит из ступора и снимает ботинки. – Что ж, тогда придется составить тебе компанию. Вообще-то я просто хотел перекусить парой бутербродов после тренировки, но теперь меня отсюда даже десяток лошадей не вытащит.

– Значит… – я делаю глубокий вдох. – Нам остается только надеяться, что метель скоро стихнет.

Нокс откидывает голову и громко смеется, после чего подходит ко мне и опускается в кресло рядом со мной. Кожа издает такой звук, будто из нее выходит воздух.

– Сразу видно, что ты не местная.

Я хмурюсь:

– Почему?

– Потому что метель в Аспене не стихает так быстро. Нам повезет, если мы выберемся отсюда до завтрашнего утра.

– До завтрашнего утра? – пищу я. – Мне надо позаботиться о ваших туристах!

Мысль о том, чтобы провести еще одну ночь рядом с Ноксом Винтерботтомом, сдавливает мне горло. Нет, не может быть. Ни за что. Это только усугубит мой и без того бушующий водоворот чувств.

– Справятся какое-то время без тебя, – Нокс украдкой оглядывается по сторонам, а затем снова встает с кресла и возвращается с целым подносом сэндвичей с сыром.

Я кривлюсь:

– Ты противный.

Он кусает сэндвич.

– А ты ненормальная, – чавкает он. – Все любят сыр.

Я морщу нос и снова погружаюсь в захватывающий огненный спектакль.

Краем глаза я вижу, как Нокс бросает на меня взгляд.

– Мы не разговаривали с… того вечера.

– Точно.

– Так… В смысле… Ты в норме?

Я вгрызаюсь в выпирающий кусочек кожи на нижней губе:

– Конечно.

Я слышу, как он с облегчением вздыхает:

– Ладно. Хорошо.

Только сейчас я поворачиваюсь обратно к нему:

– А ты?

Нокс пожимает плечами:

– Меня никогда не волновало, что обо мне пишет пресса.

Я удивлена:

– Тебя не интересует, что о тебе думают в мире?

– Не-а.

Я моргаю:

– Почему?

– А почему должно? – он запихивает в рот последний кусочек сэндвича. – Пусть все думают, что хотят, лишь бы я не забывал, кто я такой.

Я дергаю за ниточку, выбившуюся из шва кресла:

– А бывает, что ты иногда боишься забыть?