Мы упадем первым снегом

Нокс не двигается ни на миллиметр, но хмурит брови и смотрит на меня с таким выражением, которое я не могу никак понять.

– Пейсли…

– Это ты придумывал правила, – говорю я, поворачиваясь к нему лицом. – Никаких ответов.

Он закусывает нижнюю губу, а затем задумчиво облизывает губы.

– Значит, мне самому придется их нарушить, но… Господи, Пейсли. Я буду полным мудаком, если сейчас на это ничего не отвечу. Мы не можем просто замалчивать такую тему.

– Нет, можем, – я сжимаю чашку с какао, как спасательный круг. – Можем.

Мой голос дрожит, и я чувствую, что мои глаза щиплет. Чтобы не сорваться, я притворяюсь, что внимательно рассматриваю оленя на чашке. Но тут я чувствую палец на своем подбородке и позволяю Ноксу поднять мою голову. Он видит, как в моих глазах блестят слезы, которые я изо всех сил пытаюсь скрыть. Сомнений нет.

– Я не знаю никого – правда, никого – кто бы производил на меня такое же впечатление, как ты, Пейсли.

Его слова пробуждают во мне жгучее желание прикоснуться ладонями к его лицу и притянуть его к себе. После того, что я только что рассказала ему о себе, это должно быть последним, о чем я должна думать в этот момент, но я не могу удержаться. И я устала бороться со своими чувствами. Я так устала от этого постоянного страха боли. Я хочу быть счастливой. Просто быть счастливой.

Но прежде, чем я успеваю подумать, как мне к нему приблизиться, Нокс проводит рукой по волосам и опускает взгляд на пол. Кажется, он о чем-то размышляет. Или борется с собой.

– К черту все, – вдруг говорит он, выхватывает у меня чашку с какао и небрежно ставит ее на ковер. Затем он смотрит на меня с таким выражением в глазах, будто от этого зависит его жизнь. – Я просто должен это сделать, Пейсли.

И затем Нокс меня целует.

Мы с тобой – дикая магия Пейсли

«Лаванда» – это первое, что приходит на ум, когда его губы касаются моих. От Нокса пахнет лавандой, и, Боже, как же я обожаю этот запах. Так сильно, что я зарываюсь руками в его волосы и притягиваю его ближе к себе. Мое сердце бешено колотится в груди. Я уверена, что Нокс слышит каждый удар.

Он издает хриплый звук, похожий на львиный рык, и осторожно проводит пальцем по моей шее. Я вздрагиваю. Мой низ отвечает покалыванием и сжимается. Желание внутри меня сильнее, чем когда-либо прежде.

Я словно одурманенная. Отстраненная. Пьяная. Его губы – мягкие и волнующие.

Шелк и буря.

Шум фильма и треск огня превращаются в отдаленный гул. Неявный. Не пропавший и не появившийся, потому что прикосновения Нокса поглощают меня. Крепкая нить, за которую я цепляюсь, пока он обнимает меня.

Мои пальцы гладят его кожу головы. Я чувствую, как его тонкие волосы щекочут мою руку, и не могу насытиться, не могу, не могу. Нокс чувствует мое желание, я уверена, что он его чувствует, потому что он издает звук, едва слышный, едва ощутимый, всего лишь дуновение, но настолько мощный, что внутри меня что-то взрывается. Боже, мне так жарко, ему так жарко, что в этот момент не связано ни с огнем, ни с нашими теплыми телами. У меня кружится голова, и я вдруг задумываюсь, правильно ли это. Но так должно быть, просто должно, потому что от одной мысли о том, что это может прекратиться, во мне разрастается черная пустота.

– Пейсли…

Нокс шепчет мое имя между двумя прикосновениями, и в его устах оно звучит как святыня. Как что-то хрупкое, что он держит в руках, осторожно и бережно, чтобы не сломать. Никогда еще мое имя не ощущалось так. Я даже не знала, что можно ощущать свое имя, но теперь понимаю, что это возможно. Это редкость, я понимаю это сразу, я чувствую это мгновенно, но, когда это чувство приходит, на миг не остается ничего прекраснее. На мгновение задерживаю дыхание, наслаждаясь легким покалыванием под кожей, потому что кто знает, когда я почувствую его снова. И вообще, почувствую ли я это снова.

Руки Нокса обжигают мои щеки, и все же я хочу, чтобы он оставил их там навсегда. То, как он целует меня, словно ему это нужно, словно он умирает от жажды, то, как он возбуждает меня, его дыхание быстрое и учащенное между каждым прикосновением наших губ – я чувствую его голод. Как будто он хочет взять от этого момента все, боясь, что потом никогда не сможет испытать его снова.

Я знаю это, потому что чувствую то же самое. Потому что во мне происходит то же самое. Мне не нравится думать, что этот момент и этот поцелуй на потертом, покосившемся диване, дороже которого сейчас для меня нет ничего на планете, не повторятся больше никогда.

И это пугает меня до чертиков. Я не должна этого хотеть. Нокс не из тех людей, кого я знаю. Кого я хорошо знаю. Я даже не знаю, что я к нему чувствую. Чувствую ли я что-нибудь к нему. А если да, то это еще хуже, потому что, как я уже сказала, я его не знаю.