Мы упадем первым снегом

– Ты порхаешь по жизни, и все само плывет тебе в руки. Ты же Нокс-суперзвезда. Нокс – сын миллионера. Нокс-сердцеед. Ты получаешь все, что хочешь, потому что тебе всегда все легко достается, – она делает глубокий вдох и расправляет плечи, ее лицо становится очень маленьким на фоне защитного снаряжения. – Но не всем так везет, слышишь? Не всем в жизни легко. У некоторых людей есть проблемы, Нокс, кому-то живется очень тяжело.

– Ты не представляешь, каково мне, Пейсли, – ее слова задевают меня. Они оседают на сердце, как темная завеса, которая стягивается с каждым моим вздохом. – Ты понятия не имеешь, с чем мне приходится иметь дело.

Пейсли бледнеет. Она становится слегка серой и тусклой, как небо в особо снежные дни. Она смотрит на меня так, будто знает что-то, хотя знать ничего не может. Этот взгляд злит меня еще больше, поэтому я делаю глубокий вдох и продолжаю:

– Ты вешаешь на людей ярлыки, ты в курсе? Может, ты и пережила гребаный кошмар, Пейсли. Может быть, ты травмирована, абсолютно разбита. Но это не дает тебе права судить о других так, как будто ты все о них знаешь, хотя это явно не так.

– Нокс…

– Нет, погоди. Я сыт по горло тем, что мы увиваемся друг за другом, как два льва перед боем. Я устал от того, что постоянно беспокоюсь о тебе, думаю, хорошо ли тебе, а ты меня отталкиваешь. Не хочешь меня – хорошо, нет проблем, но тогда перестань жаловаться, что я обращаюсь с тобой как с домработницей.

В этот момент кабинка подъезжает к средней станции.

Прежде чем Пейсли успевает что-то сказать, я открываю дверь и выхожу наружу. Свежий воздух пахнет снегом и особым запахом, присущим только ночи. Я глубоко вдыхаю его, наслаждаясь жгучей болью от мороза в ноздрях. Здесь царит полная тишина.

Краем глаза я замечаю, как Пейсли с трудом вылезает из кабинки из-за снаряжения. Я мог бы помочь ей, какая-то часть меня даже хочет этого, но это неважно, потому что она уже по щиколотку в снегу и решительно шагает ко мне.

Я бы ее сейчас сожрал. В первую очередь я, конечно, зол и обижен, но, Боже, как она мчится по склону в этом толстом снаряжении… Мне приходится на секунду зажмуриться и глубоко вздохнуть, чтобы сдержать улыбку.

– Слушай, Нокс… – пыхтит Пейсли, когда добирается до меня. Я наблюдаю, как вздымается и опускается ее грудь, когда она бросает на меня такой взгляд, будто собирается сказать что-то очень важное. Ей мешают выбившиеся из под шапки две пряди. Она проводит ногтями по щеке, убирая их обратно под шапку, оставляя красные полосы. – Я… я не умею кататься на сноуборде.

Да. В самом деле, очень важное.

Всего один большой шаг – и я встаю прямо перед ней. Пейсли поднимает на меня взгляд, но не смотрит мне в глаза. Вместо этого она смотрит на мою спортивную куртку: на большой крест, который отделяет друг от друга буквы D O P E.

Бренд, который меня спонсирует. Если бы они только знали, насколько хорошо эта куртка описывает мою жизнь…

Проходит некоторое время, прежде чем Пейсли выдыхает задержанный воздух, и перед ее лицом появляется легкое холодное облачко. Когда я кладу указательный палец ей под подбородок и заставляю посмотреть мне в глаза, она вздрагивает. В ответ я ухмыляюсь, очень коротко, невольно, словно младенец, и провожу кончиком пальца по контуру ее лица, останавливаясь на чувствительном месте чуть ниже уха, где заканчивается ее шапка. Мне кажется, что я рисую ее, и мне это нравится, очень нравится. Мой палец движется дальше, поглаживая переносицу и исследуя изгиб нижней губы. Она приоткрывает рот, проводит кончиком языка по губам, и, черт возьми, моя лучшая часть отзывается пульсирующим желанием. Я чувствую ее дыхание на своем лице. Можно ведь так просто поцеловать ее. Так просто преодолеть последние миллиметры и сделать ее дыхание своим.

Пейсли затуманивает мой разум. Я знаю себя, но одновременно уже не знаю, кто я такой. Она вдруг стала олицетворением всего того, что составляет мое «я», и этот факт вытесняет все рациональные мысли о том, почему я не должен сейчас держать ее за подбородок, почему я не должен обхватить ладонями ее лицо, запустить кончики пальцев под ее шапку, ощущая холодные губы и тепло волос. Пейсли смотрит на меня. Мне кажется, она видит все. Мне кажется, она не видит ничего. Но, возможно, видит даже больше, чем я, потому что сейчас я даже не знаю, кто я или что я. Я знаю только, что Пейсли здесь, прямо передо мной, но в то же время в сотнях километров от меня. С ней что-то не так, нет, с нами обоими что-то не так, но я хочу, чтобы мы вместе выяснили, почему. Я хочу, чтобы мы разобрались во всем и потом решили, кем мы хотим быть: вместе израненными, вместе одинокими или просто Пейсли и Ноксом.

Я сглатываю. В горле першит. Мы стоим так близко, что мои губы почти касаются уголка ее рта.

– Я не буду тебя целовать, – шепчу я. Несмотря на ночной холод, кожа Пейсли пылает жаром. – Не сегодня, Пейсли.