Мы в ответе (СИ)

Некрасивые толстые шрамики в «зелёнке» в уголках побелевших от ужаса губ, безобразный багровый шрам под чёрной корочкой на скуле, едва подживший разорванный уголок глаза, след от ожога на мочке уха… Господи!

– Меня Глебом зовут. – Очищенный и разделённый на дольки апельсин пачкает липким соком мне ладонь, но малый не торопится принимать угощение.

– А меня никак не зовут – я сам прихожу! – Попытка Стаса пошутить, как, впрочем, и всегда, проваливается: мальчишка ещё больше съёживается под одеялом.

– Ста-а-ас!

– Да ладно, Глеб Францыч, я ж ничего. – Под моим пристальным взором он начинает неловко топтаться, а потом решительно идёт к двери. – Я это… в коридоре побуду.

– Стас!

– Да?

– Тёму позови.

Мальчишка внимательно смотрит на нас, готовясь при малейшем лишнем движении звать на помощь. Чёрт, как же сильно он нас боится…

– Глеб? – Тёма появляется в дверях в полной готовности защищать необычного пациента.

– Артём Александрович… они… – Голос мальчика дрожит, он изо всех сил старается не заплакать. – Это они, да?

В гулкой тишине палаты раздаётся совершенно неуместный громкий «чавк» – кулак расплющил ни в чём не повинный апельсин, и теперь тяжёлые липкие капли шлёпаются мне на штаны. Ну, вот опять! Да блин, я что, похож на педофила?!

Не знаю, что уж у меня там с лицом, но Тёма вдруг начинает неприлично громко ржать.

– Что?

Наверное, у меня действительно совершенно идиотский вид, если вслед за Тёмой и мальчишка криво лыбится, а из его глаз пропадает ужас и появляется хитринка. По реакции Тёмы он уже понял, что мы не «они», что мы те самые страшные дядьки, которые приволокли его в госпиталь, про которых ему все уши уже Анечка прожужжала.

Ну, раз так, то хорошо. Он смог поверить, что я не причиню ему боли.

– Здравствуйте, Глеб. – Отсмеявшись, он церемонно протягивает мне свою искалеченную лапку, упакованную в гипс. – Спасибо. А меня зовут Тим.

– Тимофеем тебя зовут, гордись, ермачий тёзка. – Тём отвешивает ему шутливый подзатыльник.

На автомате протягиваю свою липкую от апельсинового сока руку, и эти гады начинают надо мной откровенно потешаться. Мне что делать? Правильно – шагнуть к раковине, помыть лапы. И тоже заржать в своё удовольствие. И ещё больше развеселиться, увидев в дверях насторожённую морду Стаса, заглянувшего на наш гогот.

Смех – это хорошо… Значит, жив. Значит, Тёма сделал свою работу на «отлично».

"А что, когда-то было по-другому?".

Значит, мальчишка сумел переступить через… грязь, в которой его вываляли. Хорошо…Потому, что пацанёнок пошёл на поправку.

Понятное дело, что ему ещё предстоит снятие швов, снятие гипса и мучительный массаж и разработка плохо срастающихся пальчиков, что ещё ой как не скоро он сможет встать на ноги, и что приглашённое светило микрохирургии не даёт никаких гарантий. Но одно радует – Тём ошибся, обошлось без разрывов связок, только сильные ушибы суставов и растяжения… Это наверное тогда, когда он в окно сиганул, пытаясь сбежать от своих мучителей… Да, нужны ещё консультации кардиологов и психологов…

Но именно тогда, когда увидел эту его кривую болезненную ухмылку, я поверил в то, что всё будет хорошо.

И пусть впереди ещё, по меньшей мере, два мучительных месяца в гипсовом панцире и малоприятные процедуры, а если он захочет, придётся ещё и лицом заняться. Нет, ну в самом деле, пацану всего ничего – семнадцать лет, разве возраст?! А из-за каких-то уродов ему теперь что, в парандже ходить?

Чёрт, а приятно, оказывается, быть добрым феем.))

Мы проболтали обо всём на свете, кажется, пару часов. До тех пор, пока толстушка-сестричка Анечка невежливо не выпроводила меня из палаты. К концу беседы мальчик, не особо церемонясь, ел притащенные фрукты у меня из рук.

А когда я уже выходил, услышал тихое усталое:

– Спасибо, Глеб… – в серьёзных мальчишечьих глазах опять поселилась боль. – Ты придёшь ещё?

– Обязательно.

Я обязательно приду, Тимофей. Обязательно. Мне нравится твоя кривая улыбка…

***

– Глеб? – Интересно, а у Тёмы голос когда-нибудь бывает не усталым? – Ты не мог бы подскочить к скверу, ну ты помнишь… есть разговор. Минут через двадцать.

Ни ответить, ни отказать я не успеваю: в мобиле уже пиликает отбой. А у меня, между прочим, дела. Серьёзные. С серьёзными людьми. Не говоря уж о том, что для того чтобы вовремя попасть к этому самому скверу, мне придётся лететь через полгорода, и всё равно я не успею за двадцать минут. Тём, мне интересно, ты когда-нибудь научишься считаться с мнением окружающих?

Успел! Ну надо же, успел! А вот Синеглазки ещё нет.