«Мы вброшены в невероятность»

И еще одна историко-литературная связь явственно прослеживается в «Аэлите». В подзаголовке первого издания стояло «Закат Марса». Здесь слышится намек на очень модный в то время труд немецкого философа О. Шпенглера «Закат Европы». О распространенности этого трактата можно судить по такому факту: русский перевод 1922 года делался с 32-го(!) немецкого издания. «Закат Европы» называли самой блестящей книгой XX столетия. И действительно, в книге немало тонких и убедительных наблюдений над загнивающей культурой Запада. (Кстати сказать, у нас традиционно название труда Шпенглера переводят неточно, он называется не «Закат Европы», a «Untergang des Abendlandes», т. е. «Закат Запада», в этот регион автор включал и Соединенные Штаты, но исключал Россию.) По мнению О. Шпенглера, западная культура быстрыми темпами катится к пропасти и к началу XXI века с ней будет покончено. Именно эти пессимистические пророчества в шаткой кризисной атмосфере послевоенной Европы, атмосфере «потерянного поколения», увековеченного Ремарком, Олдингтоном, Хемингуэем, нашли благодатный отклик, чем и объясняется шумный успех, казалось бы, столь специального труда. И надо сказать, что в историко-культурных построениях О. Шпенглера было бы много правильного, если бы автор объяснял причины упадка общим кризисом буржуазного строя и сумел бы разглядеть противодействующие тенденции. Но, по его мнению, в этих процессах действует некий всемирный закон последовательной смены великих культур или великих цивилизаций. Пройдя определенный внутренний цикл, цивилизация обречена на гибель, а возникающая на ее обломках новая культура не имеет с ней никакой связи. Кто понимает сейчас греческую лирику, вопрошал О. Шпенглер, и точно так же грядущим поколениям будет чужда, например, музыка Бетховена.

Здесь нет необходимости подробнее разбирать концепции О. Шпенглера, достаточно сказать, что именно их внеисторичность и подверг А. Толстой тонкому пародированию в «Аэлите». На толстовском Марсе тоже гибнет великая цивилизация. Совсем по Шпенглеру, Марс пересох, Марс кончается. Правящие классы, лишенные всяких творческих сил, хотели бы превратить это медленное умирание в пышный и торжественный реквием, но тем не менее они вовсе не желают упускать власть из своих рук. Как только дело доходит до восстания рабочих, в правителях пробуждается энергия. Именно в эту неустойчивую среду врезается, подобно все встряхнувшему метеориту, яйцеобразная ракета с Земли. Словно капли именно земной, разгульной крови и не хватило прогрессивным силам на Марсе, чтобы подняться на борьбу с проржавевшей диктатурой Тускуба. И это уже совсем не по Шпенглеру.

«Трудно отделаться от впечатления, — пишет А. Бритиков, — что Алексей Толстой угадал самоубийственную психологию современного империализма, готового обречь человечество на истребление, лишь бы не допустить коммунизма».

Именно в таких вот сопоставлениях, аналогиях, сравнениях ценность книги, ее идейность — в этом и ценность фантастики вообще. Как этого не разглядели критики того времени, понять трудно.

Изобразив тоталитарное общество с резким классовым расслоением, с подавлением человеческой личности, с застывшими нелепыми обычаями, А. Толстой сделал первую попытку создания романа-предупреждения, «час пик» которого наступит много позже. Появление подобных штрихов у А. Толстого не было случайностью, в воздухе Западной Европы уже носилась угроза фашизма, в Германии, откуда и вернулся писатель на родину, уже стоял, возглавляя национал-социалистическую партию, ефрейтор Адольф Гитлер. И уже именовал себя «фюрером». Впрочем, более определенно, более сильно антифашистские мотивы прозвучали во втором фантастическом романе А. Толстого «Гиперболоид инженера Гарина» и повести «Союз пяти», которые были написаны вскоре после «Аэлиты».

На собственно литературной арене «Аэлита» успешно конкурировала в то время с чрезвычайно распространенной усилиями частных издательств переводной приключенческо-фантастической беллетристикой, совершенно безответственной по части идейности, хорошего вкуса и т. д.

В годы создания «Аэлиты», например, шел нарасхват роман француза П. Бенуа «Атлантида», представлявший собой некий пряный коктейль из колониального, будуарного и научно-фантастического романа. В нем тоже шла речь о потомках Платоновой Атлантиды, дотянувших до наших дней, но уже на самой Земле, а именно: в сахарской глубинке, где, оказывается, и была расположена Атлантида, только океан впоследствии отступил от тех мест. Но гипотеза эта послужила автору лишь предлогом для довольно потрепанного сюжета о любви французского офицера и царицы тайного царства, секс-бомбы, выражаясь современным языком, Антинеи, которая заманивала к себе несчастных европейцев, чтобы погубить их в своих объятиях.