– Нет, Эван. Вы имеете право знать, да и нет там ничего больно страшного, хотя и вспоминать свою прошлую жизнь мне не слишком приятно. Мадонна… – Костра как-то внезапно сгорбилась, сжалась в комок и пошаркала на кухню. В ней разом ничего не осталось от той лучезарной бойкой женщины, которая кружила по дому в цветастом переднике и следила за тем, чтобы все вовремя поели.
Элис слабо улыбнулась Роджеру, который помог ей встать, проигнорировав аналогичную попытку от Эвана, и направилась к Виктории. Та невидящим взглядом уставилась в пол, тихонько раскачиваясь взад-вперед. Кажется, то представление, что она устроила получасом ранее, подкосило ее саму больше, чем кого-либо в этом доме. Разве что за Ветра ручаться не стоило.
– Пойдем, Вик. Вставай.
Виктория никак не отреагировала, продолжая свое нехитрое занятие. Элис присела, держась рукой за стену – обморок все еще давал о себе знать плывущим миром вокруг и слабостью в конечностях.
– Ви-и-ик. Пойдем, мы нужны Костре, ты же знаешь.
В этот раз Виктория все же сфокусировала взгляд на Элис, и у той мурашки побежали по коже. Он не выражал абсолютно ничего: ни жалости, ни сожаления, ни удовлетворения – ни-че-го. Пугающая пустота.
– Я ничего не чувствую, понимаешь? – Она говорила ровным, спокойным голосом, от которого, казалось, воздух холодел, а все вокруг покрывалось инеем. – Я убила Ирга и ничего не почувствовала. Просто рефлекс, отработанная комбинация. Я монстр, Элис. Хуже этого выродка, которому свернула шею, хуже всех тех, кого убила там, у себя.
– Вик, не надо так. Ты просто сорвалась, я не знаю… Расстроилась, разозлилась…
– Нет! Я просто сделала то, что привыкла. Что хотела сделать, Элис. Абсолютно машинально. И никаких угрызений совести. Вот она я настоящая, а не та восторженная дура, что клялась в любви у алтаря.
– Там тоже была ты. Вик, послушай меня. – Элис взяла подругу за руки и наклонилась поближе. – У всех нас есть прошлое и плохие стороны, слышишь? Но это не значит, что мы монстры. Это значит, что мы люди и совсем не идеальны. Я знаю, что тебя учили убивать, но и любить ты умеешь – мы видели это своими глазами, каждый в этом чертовом доме! А сейчас нам нужно пойти на кухню, выслушать и поддержать Костру.
Ей едва ли удалось достучаться до Вик, но та все же поднялась и отправилась вслед за Элис на кухню. Все тут же напряглись, ожидая очередной невероятной сцены, но Вик, опустив голову, стала у ближайшей к выходу стены и молчала. Элис заметила, как напряглась спина Сияющей, как сгорбился Ветер. Эван обнимал Костру, которая безотчетно барабанила пальцами по стакану с водой. Все в напряжении ждали новой трагедии в этом доме.
– Моя история начинается очень давно – в испанской деревушке, где я жила, будучи маленьким ребенком. У нас в стране тогда шла война, гражданская, и люди умирали, пропадали каждый день. Поэтому, видимо, никто и не удивился, когда однажды летним днем я не вернулась домой. Меня выкрали нацисты – пухлощекую шестилетнюю девочку с длинной косой. А потом переправили в Германию. В воздухе уже витал запах второй мировой, и безумие овладевало людьми. Я попала в странный приют где-то в германских лесах – я плохо помню то время, слава Мадонне! А вот холод, который пробирал до костей по ночам, ощущаю до сих пор. Полутемные камеры, узкие деревянный лежанки, сырость и адский холод, от которого зуб на зуб не попадал. Я все время плакала – так хотелось домой, к мамочке… – Костра смахнула проступившие слезы, и Элис почему-то подумала, что маму свою она больше не видела. – Там было много деток, разных возрастов и национальностей. Нас всех держали в этих жутких камерах по одному, кормили какой-то гадостной жижей, иногда приносили хлеб – серый, безвкусный, пресный. А по ночам били – тех, кто пытался убежать, много плакал или отказывался есть. Фиолетовые кровоподтеки расцветали на коже к утру, больно было порой даже дышать. Но это было не самое страшное.
Все молчали, пока Костра переводила дыхание и собиралась с силами. Их истории тоже были не радужными, но, по крайней мере, они происходили не в детстве. И только Лин, кажется, хорошо понимала, о чем говорила Костра.