Мы вынуждены сообщить вам, что завтра нас и нашу семью убьют. Истории из Руанды

После того как все жизненно необходимые расходы были покрыты благотворительностью, жители лагерей могли свободно заниматься коммерцией, и благотворительные агентства часто обеспечивали дополнительные стимулы для этого — например сельскохозяйственные ресурсы. Главные лагеря Заира быстро превратились в места крупнейших, наиболее богатых по ассортименту и самых дешевых рынков в регионе. Заирцы сходились и съезжались за многие мили, чтобы отовариваться chez les Rwandais[20], где не менее половины товаров составляли поставки гуманитарной помощи — фасоль, муку и растительное масло отмеривали из мешков и бидонов, проштемпелеванных логотипами иностранных доноров. А когда интерахамве и экс-РВС активизировали нападения на пастухов-тутси в Северном Киву, лагерные рынки Гомы стали славиться невероятно дешевой говядиной.

Да, лагеря были перенаселенными, дымными и вонючими — но такими же были и дома, из которых бежали многие руандийцы; и, в отличие от большинства руандийских деревень, по сторонам главных транспортных артерий крупных лагерей выстраивались аптеки с хорошим ассортиментом, двухэтажные видеобары с собственными генераторами, библиотеки, церкви, бордели, фотостудии — всё, чего только душа пожелает. «Гуманитарии», водившие меня по лагерям, часто изъяснялись как гордые землевладельцы, бросая фразы вроде «прекрасный лагерь», хотя при этом и восклицали: «Ах, эти бедные люди», и задавались вопросом: «Что мы делаем?!»

ПРИБЫЛЬ ОТ «БЕЖЕНСКОЙ» КОММЕРЦИИ РАСХОДИЛАСЬ ВО МНОГИХ НАПРАВЛЕНИЯХ, НО СОЧНЫЕ КУСКИ ЕЕ ОТПРАВЛЯЛИСЬ ПРЯМИКОМ ЧЕРЕЗ ПОЛИТИЧЕСКИЕ АФЕРЫ НА ЗАКУПКУ ОРУЖИЯ И БОЕПРИПАСОВ. Ричард Макколл, директор отдела кадров Агентства международного развития Соединенных Штатов, описывал Заир как «ничем не ограниченный коридор поставок вооружения» для génocidaires. УВКБ высказывался в том же духе, хоть и более осторожно, но это никогда не мешало ему требовать еще денег на поддержание жизнедеятельности лагерей.

Официально политика УВКБ должна была способствовать «добровольной репатриации». Поначалу это делалось так: люди за день-два записывались для погрузки в автобусы, которые должны были везти их обратно в Руанду. Но когда некоторые люди, согласившиеся на это, были избиты или убиты до назначенной даты отъезда, было решено просто каждое утро приводить в лагеря пустые автобусы и давать возможность всем желающим добежать до них. Неудивительно, что и эта программа вскоре тоже была сочтена неудачной.

— А что это значит — добровольно? — как-то спросил меня генерал Кагаме. — В норме это означает, что кто-то должен подумать и принять решение. Не думаю, что даже просто пребывание в лагерях не является добровольным решением для невинных людей. Я полагаю, что присутствует некое влияние. Так как же мы можем говорить об их добровольном отъезде?

На самом деле влияние, противодействующее возвращению в Руанду, часто исходило изнутри того самого гуманитарного сообщества, которое якобы способствовало репатриации. «Им небезопасно возвращаться домой, — говорил мне то один, то другой гуманитарный работник. — Их могут арестовать». Но что, если эти люди заслуживали ареста? «Мы не можем об этом судить, — говорили мне, а потом, чтобы положить конец дискуссии, обычно заявляли: — В любом случае правительству в Кигали не очень-то нужно, чтобы они возвращались». Разумеется, лишь очень немногие из работавших в лагерях людей хоть раз побывали в Руанде; их организации такие поездки не поощряли. Так что со временем в их среде развилась эпидемия болезни, которую дипломаты называют «клиентитом»: чрезмерно доверчивого принятия точки зрения своего подопечного. Стоило мне только пересечь границу, возвращаясь в Руанду, как у меня возникало ощущение, будто я прошел сквозь подзорную трубу. В УВКБ Гомы мне говорили, что Руанда полна решимости предотвратить репатриацию и что возвращенцам часто не дают покоя, просто чтобы гарантировать, что остальные беженцы за ними не последуют. Но в УВКБ Кигали меня потчевали статистикой и аргументами, показывающими не только то, что Руанда хочет возвращения беженцев домой, но и что те, кто уже вернулся, были приняты как подобает.