Мы вынуждены сообщить вам, что завтра нас и нашу семью убьют. Истории из Руанды

Если такое случилось однажды, значит, может случиться снова, — вот главное, о чем мы должны говорить. Да, может, причем где угодно.

Примо Леви, 1986 г. «Канувшие и спасенные»

У подножий вулканов Вирунга, в зоне Масиси в заирском Северном Киву, на возвышении с видом на приозерную крестьянскую деревню Мокото виднелись развалины монастыря, которые можно было бы принять за архитектурный памятник средневековой Европы. Но эти руины были новыми. До начала мая 1996 г. Мокото жил почти так же, как любой старинный кафедральный городок. В то время как деревенские жители селились внизу, в хижинах, сложенных в основном из самана и с соломенными крышами, монахи-трапписты на холме жили в величественном компаунде из камня и красивого резного дерева, с большой церковью, библиотекой, гостиничкой для посетителей, молочной фермой с почти тысячей коров, авторемонтной мастерской и электростанцией, работавшей от водяного колеса. Монастырь был главным поставщиком социальных услуг для Мокото и соседних деревень; монахи управляли шестью школами и благотворительной лечебницей, создали водопровод для деревенских жителей, которые прежде тратили значительную часть своего времени, таская ведра. В январе и феврале 1996 г., когда в монастырь стали стекаться сотни людей, искавших убежища от банд, изгнавших их из собственных домов, отец Дхело, настоятель Мокото, заирец, принимал их, не задумываясь.

Отец Дхело знал, что эти вынужденные переселенцы — тутси, бегущие от нападений хуту, возглавляемых экс-РВС и интерахамве из ооновских лагерей в Гоме, расположенных в тридцати с лишним милях к юго-востоку от Мокото. С начала 1996 г., когда некоторым западным правительствам начало надоедать оплачивать эти лагеря, распространялись слухи о том, что поток помощи перекрыт или что лагеря насильственно закрывают, и осевшие в регионе génocidaires и их заирские союзники-хуту усилили и расширили свою войну в Северном Киву. Теперь складывалось впечатление, что они стараются «этнически зачистить» центральную горную сельскохозяйственную часть Северного Киву, дабы создать более постоянную базу «Власти хуту», которую уже неофициально называли во всем регионе «Хутулендом».

Отец Дхело все это знал. И знал, что в 1994 г. génocidaires не стеснялись осквернять святость церквей в Руанде. Но когда местные лидеры хуту стали угрожать ему смертью за то, что он предоставляет убежище переселенцам-тутси в Мокото, он не дал себя запугать.

— Я сказал им, что если они считают, что моя смерть может решить проблему, и если я умру один, то я готов умереть, — рассказывал мне отец Дхело. — После этого они больше за мной не приходили.

Потом в начале мая отец Дхело уехал из монастыря по делам.

В то время около тысячи тутси стояли лагерем вокруг монастыря. По словам отца Виктора Бурдо, монаха-француза, который прожил в Мокото 17 лет, толпа хуту собралась вокруг лагеря вечером в среду, 8 мая. Послышались выстрелы в воздух, и сотни тутси побежали прятаться внутри церкви. В пятницу монастырь получил предупреждение, что готовится генеральное наступление. Не было никакого безопасного способа вывести из монастыря тутси, но большинство монахов удалось эвакуировать; отец Виктор был одним из шестерых, которые оставались там вплоть до воскресенья 12 мая. В то утро боевики хуту прорвались в церковь, выволокли часть тутси наружу и казнили их мачете.

— Ничего нельзя было сделать, — говорил отец Виктор. Он и его собратья-монахи бежали, уехав на тракторе.

Когда спустя девять дней я встретился с монахами из Мокото, они сами были вынужденными переселенцами, живущими во временных жилищах в Гоме. Отец Виктор, высокий, худощавый мужчина с тревожным выражением аскетического лица, сидел в своей сутане цвета хаки на циновке в маленькой душной комнатке.

— Все деревенские были сообщниками, кто в умолчании, кто в мародерстве, и невозможно разделить их по степени ответственности, — рассказывал он. — Это как в Руанде: НЕЛЬЗЯ СКАЗАТЬ, ЧТО ВСЕ ОНИ ВИНОВНЫ, НО ОТДЕЛИТЬ ОДНИХ ОТ ДРУГИХ НЕВОЗМОЖНО.

Отец Виктор был в Кигали 7 апреля 1994 г., в следующий день после убийства Хабьяриманы, и он сказал мне:

— Это был точно такой же сценарий.

* * *