Мы вынуждены сообщить вам, что завтра нас и нашу семью убьют. Истории из Руанды

Быстрота, с которой доктрины геноцида были замещены призывами жить вместе, не могла не воодушевлять, но при этом служила тревожным сигналом о том, что ПРЕЖНИЙ РУАНДИЙСКИЙ БАЛАНС ВЛАСТИ И ПОВИНОВЕНИЯ ОСТАЛСЯ НЕИЗМЕННЫМ. Эта система была полезна для масштабных требований текущего момента: надо только вбросить в массы новую идею, и — пожалуйста! — наступают революционные перемены. Но не было ли это всего лишь сменой масок? Вскоре после того, как я наткнулся на Кагаме, занятого изготовлением кирпичей, я рассказал историю о Гирумухатсе Джеральду Гахиме из Министерства юстиции. В начале моего рассказа он склонялся к тому, чтобы похвалить этого человека за желание явиться с повинной, но по мере накопления подробностей становился все мрачнее.

— Чтобы ценности изменились, — сказал Гахима, — должно быть признание своей вины, искреннее желание раскаяться, готовность искупить вину, смирение признать свои ошибки и стремление к прощению. Но все говорят: это не мы, это мой брат виноват, это моя сестра. В конечном счете оказывается, что никто не делал ничего плохого. Как могут меняться ценности в ситуации, когда совершалась такая грубая несправедливость, но никто не желает заслужить прощение?

Это был хороший вопрос, и я хотел дать Гирумухатсе еще один шанс помочь мне найти на него ответ. Он принял нас с Боско в крохотной гостиной в своем доме, и на сей раз к нам присоединился его сын, Эманюэль. Во время моего первого приезда Эманюэль постарался избавиться от моего присутствия, соврав, что в округе нет других людей, приехавших из Заира, а потом его дядя Эварист сказал мне, будто племянник хочет, чтобы его отца арестовали. Я гадал, знает ли Эманюэль о том, что сказал его дядя, и был доволен, когда он сел так, чтобы не попадаться на глаза отцу, но при этом я мог смотреть прямо на него, — на уступе, чуть позади и выше Гирумухатсе.

Когда я спросил Гирумухатсе о том молодом человеке по имени Освальд, которого, как мне говорили многие, он убил, по лицу Эманюэля расплылась такая широкая ухмылка, что ему пришлось втянуть губы и закусить их, чтобы сдержаться. Единственное, что Гирумухатсе сказал об Освальде, — это что «он был убит во время войны». Эманюэль закатил глаза, и, когда я задал вопрос об отце Шанталь, назвав его имя, парень продолжал ухмыляться. Отец Шанталь тоже был убит, сказал Гирумухатсе, но вдаваться в подробности не стал.

Гирумухатсе страдал сильным кашлем и сидел, сложившись пополам, на низком табурете, с несчастным видом уставившись в пол. Когда он сказал мне, что в убийствах под его началом оказались люди из пяти десятков семейств, Эманюэль тихонько фыркнул.

— Так ты всем этим командовал? — переспросил он насмешливым тоном. — Ты сам?

Наконец, я спросил Гирумухатсе, верно ли, что он пытался убить брата своей жены. Только тогда до меня дошло, что Эманюэль понимает французскую речь, потому что он утратил контроль над лицом. Но Боско отказался переводить этот вопрос: Гирумухатсе, сказал он, и так замыкается, ему стыдно. Спустя пару минут Эманюэль вышел из комнаты, и в этот момент Гирумухатсе сказал мне, что пытался спасти шурина. Он объяснил это так:

— Я пытался отвести его к нему в деревню, чтобы защитить, чтобы его не убили у меня на глазах.

Когда я поднялся, собираясь уходить, Гирумухатсе вышел во двор проводить меня.

— Я рад, что поговорил об этом, — сказал он. — Говорить правду — это нормально, это приятно.

Глава 21

Немощный телом — рак простаты распространялся, — в свои последние дни в качестве президента Заира Мобуту Сесе Секо страдал недержанием. Искатели трофеев, которые обыскивали военный лагерь, где он разыгрывал свой эндшпиль в Киншасе, нашли мало интересного, помимо подгузников «Великого Человека». Говорили, что и умственная хватка Мобуту тоже сильно ослабела. Несколько человек, которые похвалялись, что у них был верный доступ к придворным сплетникам, уверяли меня, что к концу он напрочь обезумел — «съехал с катушек», как в медицинском смысле, так и в характерологическом, порой бессвязно бормотал, а порой бывал одержим яростью, — и стойкость проявлял лишь в иллюзорной уверенности в том, что вот-вот наголову разобьет мятежный Альянс Лорана Кабилы, который в действительности завоевал всю огромную страну, добравшись почти до самого его порога, всего за каких-то семь месяцев.