Мы живые

– Денег? Лев Сергеевич, душа моя, у нас будет столько денег, что вы будете сворачивать папиросы из десятирублевых купюр. Будем делить их на три части, вы ведь понимаете, я, вы и наш приятель-коммунист. Придется маленько подмазать его друзей с железной дороги, и дать на лапу управдому, и оплачивать вашу квартиру – вот наши расходы. Но вы должны помнить, что вы – единственный владелец магазина. Это ваш магазин, под вашей вывеской. А мне надо думать о своей должности в Государственном пищетресте. Если бы у меня был частный магазин, зарегистрированный на мое имя, меня бы вышибли с моей должности. А я должен сохранять это место. Вы увидите, как оно нам еще пригодится.

Он подмигнул Лео. Лео не улыбнулся в ответ, но сказал:

– Не волнуйтесь. Я не боюсь.

– Тогда договорились, а? Друг мой, через месяц вы не поверите, что могли жить вот так, как живете сейчас. Ваши впалые щеки округлятся, вы прекрасно оденете Киру Александровну, купите бриллиантовый браслет, а может быть, два браслета. А потом, может быть, автомобиль и…

– Лео, ты сошел с ума?

Стул Киры с грохотом отлетел к стене, а лампа закачалась, дергаясь и тонко, стеклянно звеня. Она стояла, и три испуганных лица было повернуто к ней.

– Ты что, разыгрываешь меня? Или ты совсем потерял голову?

Лео медленно откинулся назад, глядя на нее, и холодно спросил:

– Когда это ты получила право разговаривать со мной таким тоном?

– Лео! Если это – новый способ самоубийства, то есть ведь способы и намного проще!

– Кира Александровна, вы излишне трагичны, – холодно заметила Антонина Павловна.

– Ну, будет, будет, Кира Александровна, душа моя, – сказал Морозов дружелюбно, – сядьте и успокойтесь, и давайте спокойно все обговорим. Незачем так волноваться.

Она закричала:

– Разве ты не видишь, что они делают? Ты для них – только живая ширма! Они вкладывают деньги. Ты же вкладываешь свою жизнь!

– Я рад, что от нее будет хоть какая-то польза, – резко сказал Лео.

– Лео, послушай, я буду спокойна. Я сяду. Послушай меня: не делай таких вещей с закрытыми глазами. Взгляни на это, обдумай: ты ведь знаешь, какая сейчас тяжелая жизнь. Ты ведь не хочешь сделать ее еще тяжелее, ведь так? Ты ведь знаешь, в каком государстве мы существуем. Очень сложно не попасть под его колеса. Ты что, хочешь, чтобы оно стерло тебя в порошок? Разве ты не знаешь, что тех, кого поймали на преступной спекуляции, ждет расстрел?

– По-моему, Лео уже сказал, что не нуждается в советах, – сказала Антонина Павловна, изящно держа сигарету на отлете.

– Кира Александровна, – запротестовал Морозов, – незачем так резко осуждать простое деловое предложение, которое совершенно разумно и почти законно…

– А вы помолчите, – прервал его Лео и повернулся к Кире. – Послушай, Кира, я знаю, что преступнее и хуже сделки, чем эта, нельзя и придумать. И я знаю, что рискую своей жизнью. И я все же хочу это сделать. Ты понимаешь?

– Даже если я попрошу тебя не делать этого?

– Ничто из того, что ты скажешь, не переменит моего решения. Это мерзкое, низкое и бесчестное дело. Несомненно. Но кто втянул меня в него? Ты что думаешь? Что я всю оставшуюся жизнь буду побираться, умолять, чтобы меня взяли на работу и голодать, медленно умирая? Я вернулся уже две недели назад. Разве я нашел работу? Разве мне хотя бы пообещали ее? Они расстреливают тех, кто спекулирует продуктами? Так почему же они не дают нам возможность делать что-либо другое? Ты не хочешь, чтобы я рисковал своей жизнью. А что такое моя жизнь? У меня нет работы. У меня нет никакого будущего. Я не смог бы делать то, что делает Виктор Дунаев, даже если бы меня заживо варили в масле! Рискуя жизнью, я рискую очень немногим.

– Лев Сергеевич, душа моя, – вздохнул Морозов в восхищении, – как вы умеете говорить!

– А вы можете идти, – сказал Лео. – Увидимся завтра, Морозов, и посмотрим этот ваш магазин.

– Лео, я удивлена, – заметила Антонина Павловна, поднимаясь с достоинством, – если вы позволяете, чтобы на вас влияли, и, похоже, не цените ту возможность, которую мы вам предоставили. А я-то думала, что вы будете благодарны и…

– Кто это должен быть благодарным? – резко и грубо спросил он. – Я нужен вам, а вы нужны мне. Это деловое соглашение. Вот и все.

– Конечно, конечно, именно так, – сказал Морозов, – и я ценю вашу помощь, Лев Сергеевич. Все в порядке, Тоня, душа моя, успокойся, и мы обговорим все детали завтра.

Он широко расставил ноги и поднялся с трудом, упершись руками в колени. Его тяжелый живот вздрагивал, когда он двигался, и от этого он казался почти голым, несмотря на мятый костюм. У двери он повернулся к Лео:

– Ну, Лев Сергеевич, скрепим наше предложение рукопожатием? Мы не можем подписать контракт, вы, конечно, понимаете, но мы положимся на ваше слово.

Рот Лео был презрительно изогнут, когда он протянул свою руку. Этот жест, казалось, дался ему ценой победы над самим собой. Морозов тепло и долго тряс его руку, а затем низко поклонился в старой крестьянской манере и вышел. Антонина Павловна вышла вслед за ним, не глядя на Киру.