Мы знаем, что ты помнишь

– Мы ждем результаты анализов, они придут не раньше завтрашнего дня. Может, остались какие-нибудь недоделанные отчеты?

– Я собираюсь заглянуть в материалы по тому старому делу, – сообщила Эйра, – чтобы быть уверенной, что Нюдален там не засветился.

– Смотри только не задохнись от пыли, – бросил ГГ. Это прозвучало несколько рассеянно, словно он уже думал о чем-то другом. – И проследи за тем, чтобы ни один репортер не пронюхал о том, чем ты занимаешься. А то у них при виде старых дел тут же слюнки начинают течь, им почему-то кажется, что они клад нашли.

Потребовалось почти три часа, чтобы определить точное местонахождение протокола предварительного расследования в недрах архива. Нанятый на лето сторож помог ей вынести ящики из лифта.

Судя по документам, никто не заглядывал в материалы по делу после их сдачи в архив в 1996 году. На протяжении последующих лет несколько журналистов делали запросы, но получили отказ.

Речь шла о многих тысячах страниц, бо́льшую часть из которых составляли записи протоколов допросов. Картонные коробки были битком набиты пленками с видеозаписями – громоздкие магнитофонные кассеты, молчаливые свидетели другой эпохи.

Когда Эйра взяла в руки папки, ей на колени упал дохлый жук.

Фотография Лины.

Ее улыбка.

Такая широкая, навсегда застывшая.

Голубоватый задний фон – школьный снимок, который в то лето был повсюду. Длинные русые волосы, наверняка завитые перед фотографированием с помощью щипцов, волнами лежали на плечах. В газетах публиковали несколько менее официальных снимков: личные семейные фотографии и снимки с друзьями, которые репортеры выпросили или купили, но выпавшая из протокола предварительного следствия фотография была та самая, где Лина Ставред держала голову чуть наискосок и улыбалась.

Сделанная за несколько месяцев до окончания школы.

Наступает пора цветения.
Радостный хоровод ярких красок.

Так пела она тогда этот старинный псалом, как поют его все дети в Швеции. О том, что солнце пригревает и все, что умерло – вновь оживает.

Едва ли не с дрожью Эйра открыла материалы по делу, в груди учащенно забилось сердце. Она самолично помогала расследованию убийства – в свои девять лет она уже шныряла по пляжам, выискивая следы.

Сухой запах старой бумаги.

Она едва заметила, как наступил вечер – снаружи угасал дневной свет. Там, где она оказалась, время текло по-другому. Дни медленно тащились один за другим. Словно ходишь по кругу, каждый раз возвращаясь в одну и ту же точку.

Третьего июля выдался теплый погожий вечерок. И в этот солнечный безветренный вечер Лина Ставред пропала.

Ее исчезновение заметили только на следующий день. Ведь были летние каникулы, а Лина сказала, что останется ночевать у подруги. Поиски начались только четвертого июля поздно вечером.

От граждан начали потоком поступать сведения. Эйра проглядела десятки подобных страниц. Дни, когда полицейские метались, как шарики в пинболе, чтобы проверить все поступающую информацию о том, где Лину видели в последний раз. Кто-то утверждал, что она находилась среди «чудиков», живущих общиной в Нэсокере, другие видели ее среди проституток на Мальмскиллнадсгатан в Стокгольме, в лодке на реке или в море, в летнем кафе в Хэрнёсанде или на праздничной поляне у подножия горы Скулебергет. Один даже утверждал, что занимался с ней во сне сексом, и хотел заявить на самого себя. Плюс ко всему поступали сведения о подозрительных личностях, шнырявших по округе, прежде всего разные иностранцы из России, Литвы и Югославии. «Или Сербии, кто их там разберет, а может, из Боснии, мне-то откуда знать, откуда они прибыли, все равно они все на одно лицо». Там были даже соседи, которых видели расхаживающими у себя по дому нагишом, молодые мужчины, занимавшиеся бродяжничеством, но пользы от всего этого было кот наплакал.

В конце концов, Эйра обнаружила имя Трюггве Нюдалена в рапорте, составленном по итогам опроса местных жителей. Полицейские опросили всех, кто жил в округе, заглянули в каждую лачугу в поисках того, кто мог что-то видеть.

Совсем коротенькая запись. О том, что делал в тот день Нюдален.

Был дома на ужине с семьей. Подтверждено супругой и невесткой. Вечером третьего июля: рыбалка на реке с шестилетним сыном и его кузеном. Никто ничего не видел.

И все.

На этом Эйра могла бы отложить папку в сторону. Убрать ее в коробку к остальным папкам.

И дать им снова покрыться пылью. Упокоиться на веки вечные.

Но когда еще ей представится возможность покопаться в материалах по делу?

У нее больше не будет шанса посмотреть все это снова. Как ни популярны в народе истории про следственные материалы, которые десятками лет пылились на полке, а потом вдруг – раз! – и заиграли новыми красками, на деле же ни один полицейский не станет этим заниматься, особенно если дело закрыто, сдано в архив и получило гриф «секретно».

Утром седьмого июня поступило заявление, касающееся Улофа Хагстрёма.

«Может, в этом и нет ничего такого, но я бы все же хотела…»