Мычка

— До чего же здесь хорошо! Я и не думала, что лес может быть таким приветливым.

Обойдя по широкой дуге подозрительно сильно разросшуюся травяную кочку, Мычка покачал головой, сказал в раздумье:

— Приветливый? Может быть. Но и непознанный, а оттого опасный.

Зимородок скосила глаза, сказала со смешком:

— Не узнаю нашего великого охотника. Куда делась самоуверенность, где безрассудная смелость? Ведь ты же просто оплот выдающихся качеств и достойных черт!

Мычка пожал плечами.

— Никогда не отличался самоуверенностью и уж тем более безрассудством. Не лучшие для охотника качества.

Зимородок скривилась, сказала недоверчиво:

— Это с каких пор?

— Всегда так было, — произнес Мычка с достоинством.

Девушка прищурилась, спросила с ехидцей:

— А «всегда» это до того, как ты искромсал несчастного бера в клочья, или уже после?

— Это был выдающийся случай, — ответил Мычка кротко.

Зимородок покивала, сказала с преувеличенной серьезностью:

— Конечно, конечно. Кто бы спорил. А случай, когда некто нашпиговал бедного отшельника стрелами, тоже был выдающийся?

Мычка нахмурился, сказал сдержано:

— Не нашпиговал. Там была всего одна стрела. К тому же этот «бедный» отшельник едва не утянул тебя в свое логово, а меня не задушил.

Зимородок фыркнула.

— Естественно. Что ты еще можешь сказать. Убил, ограбил, а потом, оказывается, что тот еще и сам виноват.

— Кого ограбил? — У Мычки отвисла челюсть.

— Отшельника! — ответила Зимородок с вызовом. — Или не помнишь, как в избу рвался?

Не ожидав подобных нападок, Мычка произнес ошарашено:

— Но ведь я… мы даже близко не подошли.

Зимородок подбоченилась, сказала снисходительно:

— Потому и не подошли, что со мной был. Так бы точно все вверх дном перевернул, землю перекопал, и хозяина выпотрошил — вдруг тот что ценное сглотнул?

Мычка вздохнул, порой Зимородок становилась вовсе несносной, сказал устало:

— Я вообще не хотел туда идти. Только кое-кого понесло в гости наведаться, покушать вкусно, да поспать мягко.

Зимородок вспыхнула, сказала с обидой:

— Ну и топал бы дальше! Зачем следом пошел?

Мычка всплеснул руками.

— Так ведь обидел бы!

— А может не обидел?! — передразнивая, ответила Зимородок в тон. — Может это он от ревности, или от испуга? Головой двинулся, вот и попер во всех подряд магией шмалять.

Мычка усмехнулся, сказал злорадно:

— Приревновал, еще бы. Краса немытая из леса выбралась, раззявив рот в кладовку понеслась. Тут не тот что отшельник, любой двинется.

Зимородок побледнела, воскликнула срывающимся от ярости голосом:

— Это я-то не мытая, я? На себя глянь! Ты давно в лужу смотрел, рожа вершинничья, нечисть проклятая?! Ты вообще в жизни мылся, кроме как под дождем? Да от тебя потом разит — мошкара наземь сыплется, беры разбегаются, черви расползаются! Дикарь, дурак, вершинник!!!

ЧАСТЬ III

Глава 1

Лес изменился, поредел. Все чаще появляются прогалины и лужайки, сперва небольшие, полностью заросшие травой и кустарником, но, чем дальше, тем прорех в прежде непрерывном теле леса становится больше. Разрывы множатся, растут, сливаются словно быстро прибывающие лужицы во время сильного дождя. Открытое пространство, манящее и страшное одновременно, ширится, накатывает жаром, давит пронзительной синевой и лес отступает, теснимый напористым и чуждым, чему нет названия.

Исчезли щетинящиеся хвоей великаны, сменились лиственными родственниками, жизнерадостными и исполненными жизни. Если раньше каждое дерево билось за жизнь, тянулось, что есть мочи, стремясь выйти из-под сени собратьев, ухватить частичку света, то здесь совсем не так. Небольшие рощицы, жалкие остатки былой мощи, шелестят листвой, купаются в горячих лучах щедрого светила. Деревья растут вширь, тянут ветви далеко вокруг, растопыриваются, не ограниченные ничем.

Изменился и воздух. Влага ушла, сменилась непривычной сухостью. Ветер свободно гонит небесные потоки, переливает, закручивает вихриками. В ноздрях свербит от сладковатого запаха пыльцы. Другие существа, иные звуки. Пищат, переливаются трели невиданных птах, скрипят, скрежещут удивительные букашки, под ногами, в траве, шныряют мелкие зверьки.

От непривычного жара пот катит градом, не спасают даже легкая рубаха и штаны — одежда мгновенно намокает, неприятно липнет к телу. Бурдюк с водой, до того не покидавший заплечного мешка, висит на поясе, жажда, редкий гость в лесу, здесь постоянный спутник: горло дерет, гортань пересыхает, а губы трескаются. Язык ворочается с трудом, и для того, чтобы произнести что-то внятное, нужно плеснуть воды, чуть-чуть, немного, но плеснуть, иначе лишь сухое сипенье и невнятный шепот.