Мыс Доброй Надежды

А впрочем, может быть, и лучше, сиди там и сдавай свой минимум. По тебе ведь у нас на физмате все девчонки сохли. Лучше я буду писать тебе, как мы с Галиной здесь проводим лето.

Подожди, а вдруг она не приедет?!»

1955

ГРОЗА

Адвокат Казанцев еще никогда не чувствовал себя таким утомленным и разбитым.

Изматывала служба. Особенно последний процесс — групповое дело малолетних правонарушителей, из которых трое действительно виноваты, остальные же были втянуты по глупости.

И к тому же болезнь жены. Совсем еще не старая женщина, она так за эту зиму сдала, что и не узнать. Сердце.

Ну, и годы — они тоже берут свое, тоже предъявляют свой счет.

Казанцев не признавал ни курортов, ни санаториев. Человек еще так недавно безотказного здоровья, он томился от вынужденного безделья, за которое люди столь охотно выбрасывают шальные деньги и всерьез считают это безделье отдыхом.

До сих пор отпуск Казанцев чаще всего проводил у приятеля, сельского учителя, такого же заядлого охотника, или, как говорила жена, откапывал для себя дикие, не такие, как у людей, экскурсии по Крыму или Кавказу. Сама она не выносила сумасшедших горных дорог и экзотическим путешествиям предпочитала поездку к родителям в колхоз в самую страду, в жатву. После месяца, проведенного там с серпом в руках, возвращалась домой поздоровевшая и вправду отдохнувшая.

В этом году врачи запретили ей вообще всякие поездки, а Казанцева послали на юг (и обязательно в санаторий), принять сероводородные ванны.

Он все лето оттягивал отъезд, хитрил не только с докторами и женой, но даже с самим собой, все прикидывал, как бы улучить недельку, выбраться к приятелю, побродить по болотам за утками.

Но в дело вмешалась Нина, единственная, уже замужняя дочь, и его хитроумные прожекты лопнули как мыльный пузырь. Собрали в дорогу, как несовершеннолетнего, сунули в руку голубенькую книжечку-путевку с намалеванным на ней синим клочком моря, тремя кипарисами и пальмой и приказали: «Езжай лечиться».

Отправляли его жена и тетя Поля, одинокий человек, многолетняя соседка Казанцевых, а теперь, когда заболела жена, их домоправительница. На вокзал пришли друзья-сослуживцы и дочь Нина — архитектор с годичным уже стажем, хорошенькая, умница, гордость отца, которому она все еще виделась девочкой-подростком.

В руках у Нины пунцовые астры. Взяв отца под локоть, она давала последние наказы:

— Смотри, папка, подчиняйся санаторному режиму, диету соблюдай…

Казанцев любовно потрепал дочь по щеке:

— Ну вот и добился: садись на хлеб и воду, не выходи из четырех стен.

Кто-то из друзей сострил:

— Другим же ты не всегда отказываешь в этом…

Казанцев шутя погрозил пальцем. За две минуты до отправления поезда попрощался со всеми, поцеловал дочку и, забрав у нее астры, взялся за поручни.

— Папочка, чтобы сразу телеграмма! На солнце не очень жарься. Узнай у врачей, как с морем.

Поезд набирал скорость. Казанцев стоял в дверях тамбура и все еще махал рукой, сразу же позабыв о всех наставлениях.

…Побрившись перед небольшим круглым зеркальцем, он сменил полосатую пижаму на безукоризненный светло-серый костюм, старательно расправил воротничок рубашки и ощутил во всем теле ту приятную свежесть, которую приносят человеку холодный душ и доброе настроение.

Соседа по палате не было. Он в шесть сорок утра уже отбыл на ванны. Удивляясь его расторопности и упорству в стремлении «подлечиться», Казанцев в душе дал себе слово не поддаваться врачам. Он заплатил деньги и приехал сюда, чтобы хоть в этот месяц отоспаться как следует, а не вскакивать чуть свет и тащиться в автобусе на какие-то процедуры.

Спрыснув себя таким популярным у мужчин «Шипром», Аркадий Аркадьевич пошел отыскивать тех докторов и те кабинеты, которые значились на листочке-направлении, выданном дежурной сестрой. А листочков таких было целых три.

Огромный санаторий показался Казанцеву лабиринтом. Чтобы попасть на первый этаж, надо было со второго подняться лифтом на четвертый и потом каким-то особым, запасным, что ли, ходом спуститься вниз.

После первого знакомства с медициной завтрак. Потом Казанцев пошел на лечебный пляж и купался в море (никто и не возбранял ему этого). После обеда «мертвый час». Затем чай, а после надо было встать в очередь и ждать в вестибюле до семи вечера, чтобы купить билет на «Бродягу». Наспех поужинав и отсидев две серии, Казанцев не захотел уже и кефира. Лег в постель, чувствуя себя усталым не меньше, чем дома, после работы, после пяти, — шестичасового судебного заседания.

И в то же время усталость эта была легкой и даже приятной. Казанцев знал, что служебные дела утратили теперь всякую власть над ним и, наоборот, сам он обрел неоспоримое право выкинуть их из головы на целый месяц, словно и не существуют они на свете.

Высокие стеклянные двери комнаты, где он поселился, выходили на балкон, висевший почти над самым морем. В штормовую погоду море в неистовстве бросалось на каменные волнорезы, крупные соленые брызги ударялись о стекла.