Мыс Доброй Надежды

А Дуброва? Ее невозможно описать (тем более математику). Это надо увидеть. В Дуброву надо приехать. Собрался бы как-нибудь, бревно ты этакое, повидал бы кусочек рая на земле. Увидел бы, как здесь у нас летом. Неман с берегами обрывистыми, крутыми. И плоты по нему, без конца плоты… А на правом берегу леса хвойные… Писатели, кажется, медными называют эти сосновые стволы. Так вот, войдешь в такой бор, прислушаешься — и правда, еле-еле позванивает в воздухе, словно колокольчик медный звенит…

Летом почти каждую субботу у нас в клубе спектакли. Не хуже, чем у тебя в столице.

Летом приедет сюда Галина.

Ты же не видел ее, не знаешь. Да что ты знаешь, кроме своего минимума? Если кто и есть сухарь, так это ты, Левон.

Хочешь, расскажу, как мы познакомились с нею?

В прошлом году я поехал в район на велосипеде. Через лес, километров пятнадцать дороги. Там у меня местечко есть облюбованное. На самой обочине шоссе береза. Старая, покореженная, пригнутая бурей к земле. А вокруг березнячок, подлесок — правнучки. Я никогда не проезжаю мимо этой березы, останавливаюсь на перекур. Так собирался и в этот раз. Проскочил поворот, еще сотню метров — и вдруг на том месте, где обычно кладу я свой велосипед, смотрю, чужой лежит, а подле, обхватив колени руками, чуть откинув назад голову, сидит девушка. Спиной ко мне, и поэтому не заметила, не услышала, как подъехал. Я нарочно громко поздоровался. Она вздрогнула, повернулась.

— Отваживаетесь одна здесь, в лесу, сидеть и вдруг испугались?

— Правда испугалась, — призналась она и поджала под себя ноги. На ней было шелковое платье в цветочках, такая же косынка наброшена на светлые, вьющиеся волосы. Она быстро справилась с испугом и первая спросила: — А вы кто?

— Я — человек… Учитель, — даже смешался я, захваченный врасплох прямым вопросом.

— Чудесно! — Она обрадовалась так искренне, словно специально оказалась здесь, чтобы встретить меня.

Я бросил свой велосипед рядом с ее и, как надлежит „учителю и человеку“, попросил разрешения закурить на месте стоянки. Она милостиво позволила и заинтересовалась, почему это моя стоянка. Когда я объяснил, осмотрелась и сказала:

— Я тоже буду теперь здесь отдыхать.

Тогда я полюбопытствовал, откуда она взялась и надолго ли собирается арендовать стоянку. Большинство девушек из окрестных деревень за эти два года были мне знакомы. А эта не здешняя, из дальних, как у нас тут говорят.

Она прищурилась, хочешь — удивляйся, хочешь — измывайся, но глаза у нее такие синие, как васильки в жите. И веселые, и насмешливые… Лицо в меру круглое, в меру курносое. Кожа как у ребенка, которому еще нос вытирают.

Ответила она не сразу и, чтобы вызвать интерес, как-то неопределенно:

— Я тут чужой человек.

— Это видно, но хочется более точных сведений.

Девушка засмеялась и „заполнила анкету“. Студентка пединститута, приехала в гости к тетке, а в Дуброву едет к подруге своей Кате Базыль.

Я знал Катю и почему-то очень был доволен, что у нее объявилась такая приятельница. Через десять минут мы уже обменивались шутками, подкалывали друг друга, словно знакомы были сто лет.

Так незаметно пробежал час, когда мы наконец вспомнили, что мне пора в район, а ей к подруге…

Распрощались мы так тепло, что ясно было: эта наша встреча только первая… И каждый повернул в свою сторону. Не знаю, сколько я проехал, как внезапно меня осенило: „Разве так обязательно в район сегодня? Никаких там конференций, никаких особых неотложных дел. Всего-навсего купить крючки для рыбалки. Что за срочность такая, подумаешь! Перебьюсь денек без крючков…“

Думаю, тебе не требуется объяснять, как я поступил дальше.

Долго догонял Галину, гнался за ее пестрой косынкой. А она все убегала и убегала… И я решил снова напугать ее. Когда между нами оставалось метров десять, не больше, что есть мочи нажал на звонок. Она мгновенно обернулась, и я даже зажмурился — такие были глаза у нее.

— А я знала, что не поедете в район! — крикнула она, не сбавляя ходу. А потом опять повернулась — и снова через плечо: — Мне очень хотелось, чтобы вы вернулись.

Если так, то и я ничего другого не желал.

…Мы встретились под той же березой назавтра, на следующий день, а затем еще и еще… Куда только мы не забирались на своих велосипедах! Приходилось порой даже волочить их на руках. Галина острила:

— Где олень не пройдет, там пройдет велосипедист, потерявший голову.

…Подошло двадцать восьмое августа. Мы расстались, твердо пообещав писать друг другу. Галя уехала в институт. Я не стал ждать ее открытки с первой станции. В тот же день послал письмо (какое там письмо — целую тетрадку), где, по-моему, не было ни одной нормальной человеческой мысли.

Ответа на свою тетрадку я не получил. Не получил и на свое второе, третье и пятое письмо.

Ответ пришел только вчера.

И все равно ты не поймешь, что такое счастье. За окном снегу по колено накидало, а у меня в ушах знаешь что: „За окном черемуха колышется…“ Как она пела эту „Черемуху“…

Приезжай летом, не будь такой орясиной.

Истлеешь там над своей диссертацией.