Мышеловка для бульдога

– Надо всех троих брать, – азартно шептал толстяк, – пугнуть как следует, они и расколются. Потом ту, которая на кладбище была, потрясти как следует… Это уж я на себя беру… – Глаза его заволокло маслянистой пленкой. – Живо все выложит…

Напарник снова попытался незаметно ткнуть его кулаком в бок, да куда там!

– А уж когда она не нужна будет больше… – разглагольствовал толстяк, и голос его мечтательно взлетел вверх, так что уборщица очевидно расслышала что-то, несмотря на шум пылесоса.

– Да замолчи ты! – не выдержал брюнет, и уборщица покосилась настороженно, но потом пожала плечами и решила, видимо, не отвлекаться от своего конкретного дела.

– Так… – проскрипел шеф, – стало быть, это все, на что вы способны? Других предложений нет? Значит, взять всех троих прямо здесь, похитить, увезти в надежное место и там допросить. И как ты, светоч мысли, представляешь себе это? Легко ли будет увезти сразу трех женщин? И то, если ты сумеешь найти их в этом дурдоме?

На этот раз брюнет оказался ловчее и успел наступить толстому Тоше на ногу, прежде чем тот собрался отвечать.

– Мне не нужны трое, мне нужна одна, – продолжал шеф. – Та самая, что была на кладбище и увела у вас, идиотов, нужную информацию. Умнее вас оказалась в сто раз.

«Вас тоже», – не удержался брюнет от крамольных мыслей и тут же ощутил на себе зловещий взгляд шефа из-под шляпы. Неужели он мысли читает? Это плохо…

– Тут и мозгов особых не надо, чтобы сообразить, кто из этих троих нам нужен, – после некоторого молчания продолжил шеф. – Вот, к примеру, эта, Асташевская, сколько ей, по-твоему, лет?

– Ну… лет пятьдесят…

– Угу, а портрету этому небось лет двадцать пять, так сколько получается?

– Столько не живут… – растерянно произнес толстяк.

– И на фига нам эта развалина? – спросил брюнет. – И вот эта Зюбина тоже… – И он ткнул на фотографию знойной брюнетки с густыми бровями и несколько длинноватым носом. Нетрудно было догадаться, что ее амплуа – только характерные роли.

– Ну, пока все верно. Приступай! – Шеф выразительно кивнул брюнету на уборщицу.

Тот подошел, не слишком скрываясь, потому что пылесос возмущенно завывал, и схватил уборщицу за локоть. Та вздрогнула и выронила из рук трубу.

– Артисты где? – гаркнул брюнет ей в ухо. – Эта вот, к примеру, Стрелкова?

– А я знаю? – заорала опомнившаяся уборщица. – Ты чего меня за руки хватаешь? Ты вообще где находишься? Только мне и дел, что за артистами присматривать! Если я буду за ними надзирать, кто за меня убирать будет? Может, ты? – И она воинственно взмахнула пылесосом.

Толстый Тоша, осознав, что дело идет к драке, почувствовал себя в своей стихии и бросился на уборщицу. Но та ловко подставила ему под ноги щетку, и Тоша свалился на пол с грохотом снежной лавины. Шеф выругался про себя и поспешил к живописной троице.

– Тихо, – проскрипел он, и от этого голоса пылесос перестал работать. Просто выключился сам собой, как глохнут моторы автомобилей, когда на пустой дороге над ними зависает летающая тарелка. Уборщица с испугом поглядела на странного человека. И хоть лица его не было видно из-за темных очков и полей шляпы, она поняла, что лучше сказать ему все, что она знает. И что не знает тоже.

– В зале репетиция нового спектакля идет, Стрелкова там не участвует, – бойко затараторила она, подтверждая тот факт, что уборщицы всегда все знают и замечают. – Но после репетиции будет читка новой пьесы, называется «На дне», так там все будут, потому что действующих лиц много, едва ли не каждому артисту роль достанется…

– Это про бомжей, что ли? – Шеф обнаружил некоторое знание отечественной классики. Очевидно, застряло в голове кое-что из школьного курса литературы.

– Зачем про бомжей, – обиделась уборщица. – Станет наш главный про бомжей ставить, что в них хорошего-то, мало их у метро крутится… А пьеса про рыб, так и сказано: из жизни морского дна. Там все немые, только жестами объясняются под музыку, рыбы ведь не говорят… Аквариум, говорят, большой сделают на сцене. Натопчут, набрызгают, воды нальют, а мне убирать… Так что она непременно придет, Стрелкова-то, может, уже здесь…

Шеф развернулся и ушел, ничего не сказав на прощание. Брюнет потянулся за ним, а толстого, со стоном поднявшегося с пола, уборщица пнула ногой в обширный зад.

Не успел пылесос включиться, как в холле появилась Ольга Павловна Асташевская. Она теперь не играла в театре, с грустью убеждаясь, что возраст – очень неприятная вещь, но по старой памяти приходила часто. Ей не грубили, принимали с уважением, помня о прошлых триумфах, однако ролей не давали.

– Здравствуй, Шура, – сказала Асташевская. – Кто это с тобой сейчас разговаривал? Колоритный такой типчик, ему бы человека-невидимку играть. Лица не видно совсем, так закрывается…

– А, эти… – Уборщица пожала плечами. – Черт их знает, что за люди. Искали Ольгу Стрелкову. Настоящие бандюганы!

– Да, в мое время театр был храмом искусства, а теперь всякую шантрапу пускают, – вздохнула старая актриса.