Мысли, которые нас выбирают. Почему одних захватывает безумие, а других вдохновение

«Метла системы» была еще одной попыткой Уоллеса поиграть в слова, его дань Витгенштейну. Теория картин языка, изложенная в «Трактате» австрийского философа, – это слова, похожие на маленькие образы, взаимно однозначные представления опыта; в конце концов они захватывают нас в ловушку наших собственных личных слов, и мы никогда не можем быть уверены, строит нам язык мост или тюрьму. Вкратце, Уоллес определяет: «Вы ищете солипсизм».

К Витгенштейну Уоллес относится с особым почтением. Причина, скорее всего, заключается в решении Витгенштейна о невозможности жизни с таким окончанием: «Он понял, что отсутствие завершения может быть ужаснее солипсизма». Когда это осознание пришло, Витгенштейн развернулся на сто восемьдесят градусов: в «Философских исследованиях» он доказывает, что язык – это единственная возможность, если он функция взаимоотношений между людьми, если он «зависит от человеческого общества». Как указывает Уоллес, этот подход все еще не решает проблему того, что мы не можем знать, имеем ли мы в виду те же самые образы, когда говорим о них, хотя «мы по крайней мере собрались здесь вместе».

Уоллес также обнаружил, что идея о существовании только лишь личности – ничто больше не может быть познано или постигнуто вне личности – является отвратительной: и с философской точки зрения, и с личной. «Из жизни самого Дэйва пророс этот ужас солипсизма, своего рода пожирающий бог, – говорит Костелло. – Здесь главный герой скорее солипсизм. Это штука, которая периодически появляется и атакует, солипсизм как вирус. Дэйв бы ужасно озабочен изображением ощущений человека, попавшего в лапы такого – и, конечно, само изображение явилось ответным ударом, актом самозащиты. Это одна из причин, по которой его работа была мне так интересна: само описание действия и описание для назидания читателя, как добиться самозащиты… Я думаю, в определенные моменты его сочинения, скажем так, светились чувством уверенности, что мы добьемся, что нас ждет победа. В другие моменты – нет. Но нет сомнений в том, с чем он пытался бороться».

Уоллес закончил Амхерст с отличием за диссертацию по философии и литературе: его «Метла системы» получила «А» с плюсом.

На следующий год он отправился в Университет Аризоны, чтобы учиться по программе магистратуры изящных искусств, со специализацией по литературному творчеству.

«Программа изучения поэзии здесь просто грандиозна. Большинство студентов – их стихотворения пробирают до печенок, так хороши. Беллетристика в диапазоне от чудовищной до подлинно, истинно превосходной, – заметил Уоллес на аудиозаписи, которую он сделал для старых товарищей по Амхерсту вскоре после приезда. – Я имею в виду, здесь есть люди, которые много печатаются и уже выиграли национальные награды и тому подобное. И профессора, которые, в общем и целом, прекрасные. Поэтому мне тут нравится».

Однако настроение Уоллеса больше характеризует тот факт, что при упоминании имени Кори Вашингтона (одного из тех, кому он адресовал пленку) у него из глаз брызнули слезы: «Да уж, парни, достаточно сказать или подумать о Кори, и я немею, – честно признавался Уоллес. – Мне всегда трудно говорить о чувствах».

Весной первого года обучения в университете, изо всех сил старался успокоить, вылечить свой разум, Уоллес попросил родителей приехать к нему в Аризону. Когда они приехали, то поместили Уоллеса в психиатрическое отделение местной больницы, где он провел несколько недель. Именно там Уоллесу впервые прописали нардил, антидепрессант предыдущего поколения. Этот препарат быстро помог стабилизироваться; Уоллес продолжал принимать это лекарство, с одним небольшим перерывом, более двух десятилетий.

Плохое может сделать это с вами потому, что вы сами и есть Плохое! Плохое – это вы.

В университете Уоллес начал испытывать серьезные трудности с программой. «Из всех магистерских программ, именно программа Аризоны, возможно, хуже всего сочеталась с его стилем письма, – говорит Эми. – В результате Дэйв промчался через учебный график и закончил программу в два года».

По возвращении в Иллинойс отец пытался как-то отвлечь Дэвида от постоянного чувства безысходности. «Мы ездили в Аллертон Парк, который находится всего в десяти милях, прекрасное место, – вспоминает Джеймс. – Мы гуляли, и я пытался разговаривать с ним. Между нами словно была стена. Я так надеялся, что смогу воспользоваться прогулкой на свежем воздухе, чтобы немного поговорить, и это ему поможет. Но ничего не помогло. Что бы он ни запер в себе, тревогу или панику, то, что происходило в Амхерсте, потребность приехать домой, потребность отстраниться от всего, что заставляло его плохо себя чувствовать, и потом возвращение из Таксона – я очень беспокоился в тот момент, что он может совершить самоубийство».