Мысли, которые нас выбирают. Почему одних захватывает безумие, а других вдохновение

Качинский овладел своим гневом только после определенного периода смятения. В аспирантуре он потерпел крах в своих сексуальных устремлениях. В течение нескольких недель он испытывал сильнейшее половое возбуждение, и после этого начал фантазировать, что он – женщина, и даже задумался о смене пола. Он записался к врачу, но, пока ожидал в приемной, передумал. В качестве прикрытия, во время приема у врача он обсуждал свою депрессию из-за призыва на военную службу. Покинув больницу, Качинский почувствовал приступ бешенства по отношению к психиатру, с которым только что разговаривал. В ярости он уловил возможность обновления, повторного рождения: он понял, что может найти новый смысл жизни в насилии. «Именно тогда наступил главный поворотный момент в моей жизни. Как феникс, я возродился из пепла отчаяния к сияющей новой надежде. Мне хотелось убить психиатра, потому что мое будущее казалось пустым. Я чувствовал, что ничего не изменится, если я умру. И тогда я сказал себе: почему бы действительно не убить психиатра и вообще всех, кого я ненавижу? Важно то, что это не слова промелькнули в моем разуме. Я так чувствовал. Что было совершенно новым – то, что я действительно ощущал себя способным убивать. Меня больше не заботили последствия, и я говорил себе, что могу выбраться из колеи своей жизни и совершать поступки дерзкие, безответственные или преступные».

Через несколько лет после первого импульса к преступлению, 3 июня 1980 года, Качинский отправил бомбу президенту компании «Американские аэролинии» Перси Вуду. «Мне стало лучше, – написал он. – Я все еще здорово злюсь. Но теперь я могу ответить на удар! Я не могу ответить с такой силой, как я хочу, но я больше не чувствую абсолютную беспомощность, и гнев больше не выгрызает мне кишки, как было раньше».

Вместо того чтобы писать поэмы или эссе в знак протеста, Качинский делал бомбы и рассылал их невинным жертвам.

Прежде, чем Качинского поймали, он успел отправить еще двенадцать бомб, убить троих и ранить двадцать три человека.

* * *

Когда вы читаете отчет экспертов, изучавших склад ума жестоких преступников, то обнаруживаете множество признаков захвата: во-первых, это стимулирование внимания; потом зацикленность на провоцирующих стимулах; и, наконец, изменение, часто экстремальное, эмоций, приводящее к безудержному гневу, обиде или ощущению несправедливости. Доктор Джеймс Блэр, глава отделения аффективных и когнитивных нейронаук Национального Института Психического здоровья, равно как и другие ученые, определил неврологические симптомы, характерные для многих жестоких преступников. В основе такого поведения лежит сверхчувствительность к определенным стимулам, вызывающим интенсивное и подавляющее чувство стыда, унижения и гнева. В свою очередь, эти эмоции усиливают чувствительность человека к этим ключевым стимулам и его реакцию на них.

Если ваша нейронная сеть, которая отвечает за реакцию на угрозу, сверхреактивна, то вы становитесь сверхбдительным. Нервная схема сенсибилизируется, и поэтому даже сравнительно незначительное событие вызывает более сильную реакцию.

Когда нас захватывает эмоциональный стимул, активируется амигдала, объясняет доктор Блэр. Поскольку амигдала связана с префронтальной корой – областью мозга, которая выполняет функции программирования и контроля, например, принятие решений, – импульс амигдалы «борись или беги» будет сужать фокус внимания, сосредотачивая его на угрозе, тем самым деформируя нашу способность интерпретировать реальные угрозы в окружающей среде[22]. В конце концов этот процесс разрушает нашу способность к рациональному выбору; мозг превращается в стража ограниченного назначения.

«Если вы попадете в ситуацию, и отреагируете на угрозу сверх меры, – говорит доктор Блэр, – то вы будете очень раздражительны. Но если область, ответственная за принятие решений, относительно интактна, то вы сохраните способность выбора, рационального мышления и адекватного реагирования. С другой стороны, если эмоциональные оттенки будущих последствий неясны, то вы можете сорваться и наброситься на человека».

Исследуя роль захвата в проявлении жестокости, я не собираюсь оправдывать вредное или преступное поведение; интенсивные чувства обиды, страха, ярости или оскорбления не оправдывают подобного поведения. Многие из нас умеют справляться с негативными эмоциями, или, по крайней мере, подавлять их, пока не пройдет их острый всплеск. Мы прикусываем язык. Мы уходим. Мы колотим боксерскую грушу или отправляемся на многокилометровую прогулку. Мы можем вести себя импульсивно в какой-то момент, но обладаем способностью останавливаться, прежде чем зайдем слишком далеко. Другими словами, большинство из нас восстанавливает равновесие после того, как оно было потеряно. Захват замыкает накоротко способность мозга связывать сложный диапазон эмоций с действиями и последствиями.