Мысли о мире во время воздушного налета

Но вернемся к тому, с чем я столкнулась в профессиональной деятельности. Первой рецензией я заработала один фунт десять шиллингов шесть пенсов; а на вырученные деньги купила персидского кота. А потом во мне взыграли амбиции. Персидский кот – это совсем неплохо, сказала я, но мне недостаточно персидского кота. Я должна иметь автомобиль. И тогда я стала прозаиком: ведь, как ни странно, люди обеспечат тебя автомобилем, если ты расскажешь им какую-нибудь историю. А ведь, что еще более странно, рассказывать истории – первейшее удовольствие на свете. Оно намного приятнее, чем рецензирование знаменитых романов. И всё же, если я должна внять совету вашего секретаря и рассказать, с чем я столкнулась в профессиональной деятельности, нельзя не поведать о престранном случае из моего опыта прозаика. А чтобы понять этот случай, вам вначале придется вообразить душевное состояние прозаика. Надеюсь, я не разглашу никаких профессиональных секретов, если скажу вам, что главное желание прозаика – как можно глубже впасть в бессознательное состояние. Он должен ввести себя в непробудную летаргию. Ему совершенно необходимо, чтобы жизнь текла ровно и размеренно. Пока он пишет, ему угодно день за днем, месяц за месяцем видеть одни и те же лица, читать одни и те же книги, делать одно и то же, чтобы ничто не могло разрушить иллюзию, внутри которой он живет, чтобы ничто не могло стеснить или спугнуть таинственные разнюхивания, прощупывания, рывки, метания и внезапные открытия такого робкого, такого иллюзорного духа – его воображения. По моим подозрениям, это состояние одинаково у мужчин и женщин. Как бы то ни было, попрошу вас вообразить, что я пишу роман в состоянии транса. Попрошу вообразить, как девушка сидит с пером в руке: проходят минуты – сказать по чести, проходят часы – а она ни разу не обмакивает его в чернильницу. Образ, который навевают мне мысли об этой девушке, – это образ рыбака[22], лежащего, погрузившись в грезы, у глубокого озера, с удочкой, закинутой далеко в воду. Девушка отпустила свое воображение бесконтрольно рыскать по всем расщелинам и закоулкам мира, скрытого в пучинах нашего бессознательного бытия. И вот началось то, о чем я хочу рассказать; то, с чем писательницы на своем опыте сталкиваются, полагаю, намного чаще писателей. Леска стремительно разматывалась, удочка вырывалась из рук. Воображение девушки умчалось далеко-далеко. Разыскивало омуты, глубины, сумрачные бездны, где дремлют самые крупные рыбы. А потом – удар! Взрыв. Клочья пены, смятение. Воображение с налета ударилось об что-то твердое. Девушка очнулась от грез. Ее, несомненно, терзало острейшее, мучительное беспокойство. Скажем прямо: секунду назад она подумала о чем-то, о чем-то, связанном с телом, со страстями, – о чем-то, о чем ей, женщине, не подобает говорить. Мужчины, подсказывал ей разум, будут шокированы. Сознание этого – всего, что мужчины наговорят о женщине, которая говорит о своих страстях правдиво – вывело ее из бессознательного состояния, из творческого состояния. Она обнаружила, что больше не может писать. Транс прервался. Ее воображение отказывалось работать. Думаю, писательницы очень часто сталкиваются с подобными вещами – с крайней консервативностью противоположного пола. Ибо, хотя в таких вопросах мужчины благоразумно дают себе широкую свободу, они, по-моему, почти неспособны осознать, что крайне сурово осуждают ту же свободу у женщин, – как осознать, так и удержать в узде свою суровость.

Вот два невыдуманных столкновения из моего личного опыта. Два приключения в профессиональной деятельности. Первую проблему – я говорю об убийстве Ангела-В-Доме – я, по-моему, решила. Ангела больше нет. Но вторую – как мне правдиво рассказать о своем телесном опыте? – я, по-моему, не решила. И сомневаюсь, что это доныне удалось хотя бы одной женщине. На пути женщин всё еще остаются невероятно большие препятствия – но сформулировать, в чем эти препятствия, очень трудно. Поглядеть со стороны – что может быть проще, чем писать книги? Поглядеть со стороны – какие такие препятствия, которых нет у мужчин, есть на пути женщин? Но, полагаю, если взглянуть изнутри, всё предстанет в совсем ином свете: женщине только предстоит взять верх над множеством фантомов, преодолеть множество предрассудков. Собственно, на мой взгляд, еще много воды утечет, прежде чем женщина сможет взяться за работу над книгой, не сталкиваясь с фантомами, которые необходимо уничтожить, или со скалами, о которые ударяешься с налета. А если так обстоит дело в литературе – профессии, где женщины чувствуют себя всего свободнее, каково же им в новых профессиях, в которые вы сейчас приходите впервые?