Мысы Ледовитого напоминают

«Приказчик одного купца, колмогорец [Федот] Алексеев [Попов], берёт казака Семёна Дежнёва в виде казённого досмотрщика и 20 июня 1648 г. из дельты Колымы снимаются с деревянных якорей семь кочей и плывут под ровдужными [т. е. кожаными] парусами на восток к р. Анадырю, который по тогдашней наслышке падал в Студёное море. На каждом коче сидело казаков и промышленников до 30. Четыре кочи погибают, а оставшиеся на прочих Алексеев и Дежнёв с частью своих товарищей 20 сентября дерутся с чукчами на берегу, как между тем бурею разносит их суда, и одно из них выброшено к югу будто бы за Анадырем…» [Словцов, с. 95].

Слова «будто бы», видимо, значат, что здесь Словцов имеет в виду уже Анадырь другой, подлинный, текущий в Тихий океан, ибо море к югу есть. Сам он в такую возможность не верил, ибо у Дежнёва указаний на это нет, а такой путь неправдоподобно долог для одного сезона плавания. Ныне, когда известно, что Дежнёв плавал в середине LIA, довод Словцова ещё более уместен.

Только дело было сложнее, чем выглядит у Словцова. Да, Дежнёв не был главным в походе, однако колымский приказчик только его отметил как человека, давшего властям щедрое обязательство, чего Словцов не знал. Река Анадырь не была ещё объясачена, говорили, что она богата пушным зверем, но оказалось не так: ни по Чауну, ни по верховьям Анадыря тайги нет. В тундре соболь не водится, а южнее, в лесотундре, он так редок, что промысла не получается. Обязательство оказалось невыполнимо, и Дежнёв, чтобы уплатить обещанное, был вынужден сменить объект промысла — стал тоже искать возможность охоты на моржей. Это и определило дальнейшее.

2. Документы знаменитого похода

Первым, кто сообщил что-то о судьбе отряда Попова-Дежнёва, был Михаил Стадухин, поплывший тем же путем через год, в 1649 году. Он доносил [Белов, 1948, с. 138; РМ, с. 116]:

«В прошлом 157 [1649] году ходил я, Михалко, с Ковымы реки на новую Погычу[130] реку в кочах морем, и от Ковымы реки морем бежали семеры сутки паруса не отпущающи, а реки не дошёл, и поймал языков, живут возле моря на берегу, иноземцов коряцких людей; и в росспросе ис пытки [в РМ слова о пытке опущены] сказывали, что де реки мы близко не знаем потому, что возле моря лежит камень утес, конца камню не знают, а которые служилые торговые люди… в прошлом во 156 году с Ковымы реки пошли на ту же реку на семи кочах и про них те ж языки сказывали: два коча де на море разбило, а наши де люди их побили, а достальные люди жили де край моря и про них де мы не знаем — живы они или нет… И пришли на Ковыму реку в 158 году, сентября в 7 день». И ещё он отметил: «А моржа и зуба моржевого добре много»

Вернулся на Колыму Стадухин, как видим, быстро, уже 7 сентября (замечу: отплыть он мог около 20 июня, а с 1 сентября начался новый год), т. е. плавал недалёко, и это — главное у Стадухина: ясно, что крушение, о котором ему рассказали, произошло немногим восточнее Шелагского мыса.

Насколько восточнее? Это ясно из слов «возле моря лежит камень утёс, конца камню не знают»: сплошной скалистый берег тянется на 120 км от Шелагского мыса до середины губы Нольде.

Видно, дальше «коряцкие люди» не бывали.

Стадухин узнал от пленников, что часть отряда Попова-Дежнёва погибла и, видимо, счёл погибшими всех. Их подлинная судьба известна из отписок самого Дежнёва, диктованных им 6 лет спустя. В первой читаем: