Мысы Ледовитого напоминают

Итак, приказчики Астафьев и Андреев (они плыли на погибших кочах) до отплытия оставили своего покрученика (работника, которому обещана доля из будущей прибыли) сторожить их «статки» (имущество, товары). Следовательно, на «Анандыре» (Чауне) был уже стан с товарами и стражей, а значит, Дежнёву и спутникам было, куда идти. Можно спорить, когда и кем стан был поставлен, но в ту зиму на Чауне он был. Там же, вероятно, зимовал и седьмой коч.

Тот коч вряд ли был там единственным. Тут надо вспомнить о «событиях в Якутском остроге 1 июля 1647 г.», когда «группа служилых людей восстала против произвола якутского воеводы… Восставшие, захватив суда, бежали на Анадырь» [РАЭ, с. 132, сноска]. То есть, «Анадырь» (Чаун) до похода Дежнёва уже имел близ устья поселение. Возможно, в нём и жил Меркурьев. (Подробнее восстание описано у Белова в его книгах о Дежнёве, в главах «Река Погыча», но там Анадырь не назван, и беглецы направляются на реку Погычу.)

Что являл собой этот стан, и насколько был пригоден для зимовки многих? Вряд ли то могли быть настоящие избы из брёвен, так как вокруг тундра. Но в наше время близ устья Чауна есть затор из некрупного плавника (истоки Чауна лежат в лесотундре). Для настоящего зимовья лес мелок, но, полагаю, временный стан построить было вполне можно и тогда. Хуже, что запасов, сделанных для себя зимовщиками, на всех хватить не могло, так что «и з голоду мы бедные врознь розбрелись» — отправились искать местных жителей; но не нашли. При этом сам Дежнёв, как видим, оставался в стане.

Тот факт, что Меркурьев с товарами пребывал в низовьях Чауна, Дежнёв красочно подтвердил во второй отписке:

«Да во 159-м [1651] году генваря в 12 день шли от нас снизу Анандыри товарищы наши промышленые люди Мишка Захаров, да гостиной сотни торгового человека Василья Гусельникова прикатчиков его Безсонка Остафьева да Офоньки Ондреева покрученик их Елфимко Меркурьев… вверх Анандыри реки в ясашное зимовье, к государеву аманату Чекч[о]ю и к товарищам нашим, к Семену Моторе с товарищы, с кормом и с одеженком и со всяким борошнишком. А те наши товарищы, жывучи у государевы казны и у аманата, помирали голодною смертью, кормились корою кедровою. А что было небольшее место свежей рыбы, и то пасли и кормили потолику государеву аманату, чтоб ему с нужы, оцынжав, не умереть и нам бы за то от государя в опале и в казне не быть[131]. И послыша то Михайло Стадухин, что идут в ясашное зимовье товарищы наши, и он, Михайло, переняв на дороге, товарищев наших пограбил, корм, и оружье, и платье, и собаки, и нарты, и всякой борошень, и завод сильно взяли, а их товарищев наших, били до умертвия. А в том у них бою и грабежу изветные челобитные поданы» [РАЭ, с. 136].

Ясно, что с низовья подлинного Анадыря купец везти товары не мог, а значит, низовьем «Анандыри» и здесь названо низовье Чауна. И это — главное в определении конечной точки похода 1648 года: то был стан на Чауне. Достичь его без проводника сколько-то реально было из Губы Нольде по долинам рек Ръынлькывеем и Млельын (около 240 км — см. карту на с. 131).

* * *

Далее в отписках Дежнёва есть только описание жестоких будней сборщиков ясака (см. Прилож. 1), и мы не узнали бы о его походе ничего больше, если бы Стадухин и Дежнёв не заспорили — кто из них открыл коргу? [132] Первое лежбище моржей было открыто, как мы уже знаем, до них, в 1646 году, в Чаунской губе или близ неё, а второе, видимо, открыл Дежнёв, но и Стадухин претендовал на открытие какой-то корги (той же или другой, неясно). Спорщики рассорились навсегда, и их можно понять: в новых землях соболей почти не оказалось (сданный ясак мерили здесь не сороками, а штуками), но долги казне надо было возвращать, и «рыбий зуб» стал их главной надеждой. Где же была «дежнёвская» корга?

На следующем за цитированным выше листом отписки Дежнёва читаем: