Мысы Ледовитого напоминают

Беспомощный лейтенант должен был ждать на берегу, пока спутники (двое — если он был с женой, ялик больше вместить не мог) привезут из Усть-Оленька сани. Видимо, в это время он получил смертельную рану («Вероятно на Прончищева из-за его жестокости и напали в удобный момент» [Богданов, с. 75]; примечательно: при перепечатке в журнале «Природа» эта фраза опущена). Разумеется, это догадка биографа, но, замечу, от подлинности могилы она не зависит — её можно сделать, исходя из одних лишь записей журнала. Напасть на беззащитного могли независимо от того, была у него цынга или перелом ноги.

Кто напал, свои или чужие, неизвестно, но, по всей видимости, жена пыталась его защитить. Судя по скелету (если могила та самая), сильных ударов ей не нанесли — вернее всего, просто задушили. Тут снова к месту слова Чекановского, где Прончищев назван злополучным, а Татьяна — неустрашимой. Возможно, Чекановский слыхал устные предания о том, что Прончищев дважды попал в беду и что жена его отнюдь не убежала, но отдала за него жизнь. Вряд ли виновники были с «Якуцка» или Усть-Оленька (слишком очевидна была бы им жестокая расплата), зато ими вполне могли стать охотники, пришедшие на морской промысел с юга, из тундры. Ибо экспедиция, как уже не раз сказано выше, учиняла огромные беды населению повсеместно[114].

Если могила подлинна, то следует признать, что рваная окровавленная «амуниция» Прончищева была уничтожена, что стянули её с трупа вместе с бельём и крестом, а завернули мёртвого в то, что было под рукой, в его тёплую одежду (вероятно, в шубу). Видно это из того, что у скелета сгнил позвоночник (шуба под трупом никогда не просыхала), тогда как женский скелет целёхонек.

Неужто в безумии страха моряки забыли даже обуть покойника? Не верится. При нехватке обуви разуть убитого — дело обычное, однако труп командира должны были хоть во что-то совсем изношенное, но обуть. Вернее, что супруги Прончищевы покоятся где-то рядом (вернее всего, в ногах у обследованной парной могилы), и лейтенант, надо думать, лежит там в мундире и башмаках (точнее, скелет лежит с остатками пуговиц и подмёток). А те, что похоронены рядом, тоже злополучные, так навсегда и останутся неизвестными.

Тем самым, даже отказав могиле в подлинности, о цынге говорить теперь несерьёзно. Могила вряд ли подлинна, но сам разговор о ней заставил историков думать о причинах смерти супругов, причём вовсе не о цынге, а о насилии.

Вспомним о методе

Как сказано в Прологе, наша цель — не описание приключений, а выяснение сути событий, каковой едва ли не все нынче пренебрегают. И если с экспедицией самого Беринга дело кое-как сдвинулось с мертвой точки, поскольку за него взялись датчане (ВКЭ-1; ВКЭ-2), то понимание ДКО почти не продвинулось вперёд со времен блестящих книг А. П. Соколова (1851) и А. А. Покровского (1941).

Трагедия Прончищевых не была исключением, она проистекла из неимоверно жестоких условий экспедиции. Хоть и нельзя сказать, как именно погибли супруги (например, А. С. Павлов допустил, что жена покончила с собой после гибели мужа), но ясно, что Челюскин решил это скрыть, и команда, смолчав, поддержала его. Людям было чего бояться, и пора об этом рассказать.

В 1740 году Якутская воеводская канцелярия потребовала у руководства ВСЭ оплатить расходы на доставку в Иркутск и обратно арестантов и свидетелей — солидную сумму: 14 589 рублей с копейками. Представила и перечень дел, из которого публикатор выбрал 4 случая как типичные.

Они сходны: рядовой участник объявил «Слово и дело»[115] на своего начальника, был отправлен под конвоем (со свидетелями и с самим обвиненным, если тот был достаточно мелок) в Иркутск, где и осужден как лжец. Двое объявивших «Слово и дело» казнены, один отправлен навечно в работу на железный завод, а один возвращен, с вырванными ноздрями, в экспедицию [Покровский, 1941, с. 283]. Еще лучшая, согласитесь, мера воспитания остальных, чем виселицы на берегу.

Вряд ли стоит пояснять, что люди совершали этот самоубийственный шаг («Слово и дело») не из расчета, а от отчаяния, но на что они надеялись? Мы вернемся к этому вопросу далее, в п. 13, а пока вернемся к команде «Якуцка».

Относительно возможности убийств Л. М. Свердлов как-то выразил мне уверенность, что это исключено, поскольку-де в экспедиции скрыть было ничего нельзя, ибо там все на всех доносили. Да, аргумент важный (архивы действительно полны доносов, и ещё Соколов писал, что Прончищев и Ласениус доносили друг на друга тоже), но ведь факт сокрытия правды Челюскиным налицо, и его надо не отрицать и не замалчивать, а понять. Да, общее молчание команды удивляет, но ведь возможный доносчик из «нижних чинов» должен был на четвертый год экспедиции знать, что, вернее всего, следствие поддержит не его, а «господ», сам же он попадет при этом на дыбу, а то и на плаху, как лжец. Другое дело «господа» (помещица, врач и поп): их выслушают внимательно и в Якутске, и в Тобольске, и в Петербурге.