Мысы Ледовитого напоминают

Фрагменты трех карт севера Таймыра 1) у М. В. Ломоносова. 1763: река Таймура есть: 2) Карта Российской империи. 1793: реки нет. хотя есть озеро Таймыр; 3) франц. карта России. 1771: озера нет. а река Таймура впадает в (нынешнее) море Лаптевых

В экспедиции Миддендорф смог убедиться на местности (он, как и X. Лаптев, спустился по Нижней Таймыре до устья) в верности записей Лаптева и Челюскина, о чём и сообщил в АН в 1843 году. Узнав это, Бэр «выразил великую радость тому, что… вполне возстановлялась честь этих достойных мореходов» [Миддендорф, 1860, с. 67]. Нельзя, писал Миддендорф в своей книге, ставить в вину Бэру его упрек Челюскину, ибо так же считали тогда специалисты-географы.

Отрадно, но далее, к юго-западу от самого северного мыса, карта Харитона Лаптева действительно не соответствует сама себе (Миддендорф: «не могу вполне объяснить себе этих маршрутов»), и географы XVIII века сумели заметить это, хоть и не знали подлинных очертаний побережья Таймыра (см. Прилож. 7). Вероятно, они сделали это прямо по лаптевскому тексту описания, основанному в этом месте на журнале Челюскина и не очень внятному. Но невнятны и многие другие места журналов экспедиции, а географы стали именно тут особо въедливы и подозрительны. Полагаю, из-за предубеждения к Челюскину — в силу тайны гибели Прончищева.

13. В чем злосчастные командиры не виноваты

Обстановку в экспедиции ярко обрисовал в свое время историк-публицист Борис Островский, но его книгу редко поминают и никогда не цитируют. Замечу, что он мало касался жестокостей, едва упоминал о побегах (солдат, матросов, крестьян и кочевников) и вовсе умолчал о бунтах [Островский, 1937]. И всё же его книга сильно отличается от мертвенных лубков того времени.

Описывать дрязги не хочется, так что ограничусь напоминанием одного уже известного нам числа: только на доставку в суд и обратно арестантов, свидетелей и доносчиков (они часто сами становились арестантами) только одно Якутское воеводство и только за пять лет экспедиции потратило почти 15 тысяч рублей [Покровский, 1941, с. 36]. По-моему, в этой обстановке, отражавшей обстановку в стране, и состояла суть дела. Так что вряд ли стоит укорять Челюскина — он не мог рассчитывать на объективное следствие, зато мог ожидать пытки и казни.

Не верите? Тогда скажу немного о других злосчастиях той экспедиции.

Бунт у Ласениуса и другие беды

Осенью 1735 года лейтенант Петер Ласениус, датчанин, совсем не знавший и не чувствовавший Севера, однако назначенный командовать ботом «Иркуцк» в полярном море, был вынужден зазимовать в бухте Хараулах, почти не отойдя от дельты Лены. Зимуя со своим отрядом на арктическом берегу, он неудачно распорядился о постройке зимовья, затем сократил выдачу продуктов вдвое (надеясь тем самым обеспечить плавание к Чукотке на следующий год), и возник голодный бунт[118]. Четверо из семи лиц командного состава [119] объявили на командира «Слово и дело», и, сменив его, поручили команду подштурману Ртищеву. Один из них (Росселиус) был послан с донесением в Якутск[120].

Вскоре Петер Ласениус умер — от отчаянья и болезни почек, но никак не от цынги. И, хотя Ртищев немедля вернул питание к полной норме, умерло ещё 36 человек, а в живых к лету осталось девять[121]. Так много не умирало нигде за всю ВСЭ, и подозреваю, что некоторые пострадали в ходе бунта.

Был ли тот случай исключительным? Отнюдь. В сходном положении оказался лейтенант Ваксель. Приняв после смерти Беринга командование над голодным коллективом пакетбота «Святой Петр», он тоже припрятал запас хлеба для возвращения. Однако он оказался более гибок и отзывчив, так что до бунта дело не дошло, и всё же офицерам (и унтер-, и обер-) пришлось отбросить господскую гордость и перестать командовать. Вместо положенного «консилиума» офицеров, положенного в случаях, когда невозможно действовать по инструкции, все такие вопросы пришлось решать общим собранием, что для военного флота, тем более, тех времён, казалось бы, невозможно.

Между прочим, в русском тексте донесения Вакселя в АК читаем:

«И офицеры и господа лиж бы на ногах шатались, также по дрова и на промысел для пищи туда-ж бродили и лямкою на себе таскал и-ж и с салдатами и с слугами в одних артелях был и» [Ваксель, 1940, с. 134].

Уже эта вольность сама по себе необычна, но в подлинном немецком тексте есть поразительное продолжение:

«и ещё рады были, что матросы принимают их в свою артель» [там же, с.173].

Словом, и здесь было недалеко до бунта. Напомню, что в команде «Св. Петра» был и Росселиус, активист успешного бунта команды «Иркуцка», он вполне мог сообщить о бунте на «Иркуцке».