Н. Г. Чернышевский. Научная биография (1828–1858)

В семинарской летописи времён Чернышевского заметное место занимает дело Александра Фиолетова, учившегося с Чернышевским в одном классе. Сам Фиолетов пояснил в прошении от 9 февраля 1845 г., что 23 декабря прошедшего года «по неизвестным обстоятельствам» в доме его отца, Ильинской церкви заштатного дьякона Емелиана Фиолетова, полиция произвела обыск, а 3 января он, Александр Фиолетов, оказался арестованным. Ему поставили в вину переписывание трёх просьб, поданных в разное время к губернатору и прокурору «от мещанки Кокуриной, ищущей вольности людей из помещичьего владения, с показанием в каждой вместо себя сочинителем другого сословия разных лиц». В ходе следствия стали известны имена тех, кому Кокурина «искала вольности» – крепостные крестьяне Осип Дмитриев и его жена Василиса Никифорова, принадлежавшие помещице Ченыкаевой. Ученик семинарии оказался вовлечённым в политическое дело, и епископ Иаков, не дожидаясь окончания следствия, немедленно распорядился «обязать подпискою всех учеников семинарии и училищ не писать никому прошений – не только не рукоприкладствовать, но вообще не вмешиваться в чужие дела. Затем ученика Фиолетова исключить из семинарии в епархиальное ведомство». 9 февраля семинарское правление исполнило резолюцию преосвященного, и среди расписавшихся под обязательством – автограф Николая Чернышевского.[241]

Вины Александра Фиолетова следствие не установило. «Бумаги не дельные писаны моим отцом, а я тут ни при чём», – объяснял он семинарскому начальству. Иаков был непреклонен. В течение трёх последующих лет Фиолетов пытался доказать, что стал жертвой недоразумения, и только в ноябре 1848 г. новый епископ разрешил принять его в среднее отделение семинарии.[242] «Безвинно виноватый» Александр Фиолетов должен был запомниться Чернышевскому как пример несправедливой расправы.

Наиболее распространённым проступком семинаристов было пьянство. «В продолжение последних пяти месяцев, – писал Иаков на книге протоколов семинарского правления 29 января 1843 г., – более было пьяных из учеников богословия, нежели по всей семинарии в продолжение истекших пяти лет».[243] Бывшему саратовскому семинаристу запомнились строки разудалой семинарской песни:

Неужели в самом деле
Всё над книгами коптеть?
Чёрт возьми со всем ученьем
В четырёх стенах сидеть…
Трубки в зубы, пойдём в поле
И мученье всё запьём,
Запоём мы на раздолье
Про житьё-бытьё своё…
Нальём в чашу круговую
Пуншу, мёду-аромат,
Грянем песню удалую,
Грянем дружно на народ.[244]

Однако несмотря на строгости, пьяных бурсаков не убавлялось. «В моё время в Саратовской семинарии, – писал Чернышевский, – никакое сходбище семинаристов не могло не быть попойкою» (X, 18). Он, по утверждению мемуаристов, сам был неоднократным свидетелем посещений семинаристами кабаков.[245] «Спивались с кругу» многие из способнейших учеников, напоминая судьбу врача Ивана Яковлева из автобиографических заметок Чернышевского.