В результате параллельно с менталитетом «краткого настоящего», захватившего наши умы, прямо сейчас зарождается сознание «долгого настоящего»: никогда прежде в истории человечества грядущее не занимало в такой мере наше внимание. В нашем ментальном ландшафте происходит глубокий сдвиг, будь то надежда или страх. Мы начинаем дышать воздухом долгосрочного мышления.
Кто же эти бунтари, стоящие за культурной трансформацией? Каковы их стратегии? Насколько они уверены в том, что удастся использовать нереализованный потенциал нашего желудевого мышления? Эта глава представляет собой путешествие в самые креативные и разрушительные культурные сферы сегодняшнего долгосрочного мышления, начиная с одного из древнейших занятий человека – сторителлинга.
Если политики и экономисты начали поднимать восстание времени только в 1970-е гг., то писатели и кинематографисты уже более века расширяют наши представления о будущем. Одним из первопроходцев на этом пути был Чарльз Диккенс: в «Рождественской песне» Призрак грядущего Рождества показывает скупому Эбенизеру Скруджу смерть малыша Тима и его собственную заброшенную могилу. Однако настоящий скачок в будущее произошел в конце XIX в. благодаря трудам Жюля Верна и Герберта Уэллса – основоположников жанра, который часто называют фантастикой предположений. «Машины времени», «люди на Луне» и «затерянные в космосе» быстро вошли в наш повседневный лексикон.
Сегодня, когда один за другим на экраны выходят апокалиптические блокбастеры, такие как «Послезавтра», где изменение климата приводит к суперурагану и новому ледниковому периоду, кажется, что нам грозит передозировка этим жанром. Можно с пренебрежением относиться к «индустрии апокалипсиса» из-за того, что избыточные эмоции и острые ощущения, которые она порождает, препятствуют формированию по-настоящему глубокого чувства связи с судьбой людей будущего. Однако есть и серьезные попытки исследовать возможные варианты будущего в таких романах, как «Рассказ служанки» и его продолжение «Заветы» Маргарет Этвуд, или в фильме «Дитя человеческое» по роману Ф. Джеймс, действие которого происходит в мире, где два десятилетия тотального бесплодия людей привели общество в упадок, а наш вид поставили на грань вымирания.
Одну из первых системных попыток изучения жанра предприняли ученые из Лиссабонского университета, проанализировав основные темы в 64 наиболее известных научно-фантастических книгах и фильмах за последние 150 лет, начиная с романа «Мы» Евгения Замятина и фильма «Метрополис» Фрица Ланга и заканчивая «Резцом небесным» Урсулы Ле Гуин и «Аватаром» Джеймса Кэмерона. После классификации этого контента по 200 с лишним тематическим категориям начали прослеживаться четкие закономерности. В 27 % выборки технологии становились инструментом манипулирования и социального контроля. Уничтожение мира живых существ фигурировало в 39 % книг и фильмов, острая нехватка продовольствия была темой 28 %, а сюжет 31 % так или иначе ассоциировался с сопротивлением репрессивным политическим системам и борьбой с крайним неравенством. Один из главных выводов исследования состоит в том, что фантастика предположений не только помогает визуализировать абстрактное понятие «будущее», но и действует как система раннего предупреждения, которая привлекает внимание к рискам, связанным с технологиями или эксплуатацией ресурсов, намного эффективнее, чем беспристрастный анализ ученых и длинные правительственные отчеты. Она может политизировать, социализировать и изменять нас. По мнению исследователей, научная фантастика способна «говорить правду власти» и продвигать «этику предосторожности и ответственности»[367].
Таким образом, к фантастике можно относиться как к выдумке или развлечению, а можно и как к посланию. Ким Стэнли Робинсон, который рассмотрел последствия глобального потепления и проблемы колонизации других миров в серии любопытных с политической точки зрения бестселлеров, таких как «Нью-Йорк 2140» и «Аврора», говорит, что цель его произведений – рассказать «историю следующего века». Все его научно-фантастическое творчество основано на новейших климатических и технологических исследованиях, и, хотя в этих книгах рассматриваются человеческие слабости, как и положено в художественной литературе, все же главная их цель – дать представление о грядущих кризисах и подтолкнуть нас к действиям, чтобы предотвратить их или свести к минимуму. Книги Робинсона – это сигнал тревоги. Сам автор описывает их как «современный реализм»[368].