На арене со львами

В открытую дверь Моргану видны были Хант Андерсон, Мэтт Грант и еще один человек; разговаривая, они медленно шли к автобусу. Андерсон, не прерывая разговора, на ходу протягивал во все стороны длинные руки и обменивался рукопожатиями со встречными людьми. У него на это дело был просто талант, вспоминал Морган. Он мог говорить с собеседником и одновременно пожимать десятки рук, и при этом каждому рядом с лим казалось, что ему уделяют внимание, его слушают, им интересуются; в толпе Андерсон излучал тепло, точно маленькое солпце, но тогда Морган еще не успел оценить всю силу воздействия, производимого Андерсоном на людей.

— Большая удача, что вы заполучили Мэтта,— сказал Морган. — Как это Ханту удалось склонить такого человека к участию в политической кампании?

Он стоял, отвернувшись от Кэти, но почувствовал, не глядя, как она придвинулась к нему, ощутил ее трепетную близость, услышал легкий шелест ее дыхания.

— Мы его уговорили,— пояснила она негромко, равнодушно, и Морган, обернувшись, увидел, что она тоже смотрит на приближающихся мужчин, смотрит с тем неподвижным вниманием, с той пристальной сосредоточенностью, на которую, как и на ее ноги, Морган обратил внимание еще в первый раз.

Не считая инструментальной группы «Фа-соль», которая путешествовала в специальном фургоне, свита Андерсона тогда еще была немногочисленна; он и позже, когда решил выдвинуть свою кандидатуру в президенты, предпочитал ездить налегке,— да и не было у него средств на грандиозные выезды. В тот раз с ним была Джералдина — секретарша, машинистка и копировщица с толстыми ногами, которая явно не потеряла сна и покоя из-за ожидаемого приезда Моргана, наоборот, весь вид ее говорил о том, что она сделана из еще более крутого пуританского теста, чем даже свирепая прошлогодняя стенотипистка Зеба Вэнса. Еще там были два организатора, которые возникали ненадолго по очереди и сразу же снова энергично устремлялись вперед, чтобы в других городах вот так же собирать толпы у ступеней городских судов или в непроветренных школьных залах; и четыре местных репортера, от которых Морган самодовольно скрывал до поры свое новое назначение, чтобы полнее насладиться их завистью, когда они прочтут о нем, как он надеялся, на первой полосе «Кэпитал таймс». Водитель автобуса, он же по совместительству грузчик и телохранитель, звукооператор и штатный фотограф дополняли список. Число репортеров было непостоянным — иногда кто-то из них присоединялся к бригаде на день-два или приезжал специально на назначенную встречу с избирателями, и кроме того, во время переездов в автобусе почти всегда находилось несколько местных политиков из числа тех, что хотели заручиться хорошим отношением Ханта на случай его будущих успехов, просто получше к нему присмотреться или же самим на даровщинку покрасоваться перед избирателями.

В тот вечер им надо было ехать довольно далеко, чтобы попасть в следующий город, где наутро должен был состояться очередной митинг и где были заказаны номера в гостинице— по этой части, похвасталась Кэти Андерсон, она сильно понаторела, хотя во всем их богом забытом штате можно было по пальцам пересчитать гостиницы, где в одном номере имелись бы и ванная, и телефон, и зеркало, в котором можно увидеть себя во весь рост. По пути они всем скопом остановились пообедать в каком-то ресторане и торчали там дольше, чем было необходимо, хотя пища была практически несъедобной,— никто не рвался в гостиницу, многоопытная Кэти предрекала, что это, конечно, опять окажется самая настоящая казарма времен Гражданской войны.

Когда они шли из ресторана через площадь к автобусу, Морган улучил минуту потолковать с Андерсоном наедине.

— Ну, как тут складываются дела? — спросил Морган.— Иначе, чем вы ожидали?

Андерсон сделал еще несколько размашистых шагов, потом остановился, держа руки глубоко в карманах и запрокинув голову,— того и гляди, залает на серебристое острие лунного серпа, пронзившее вечерний небосклон.

— Мне нравится,— сказал он.— Я и не ожидал, что мне все это так понравится. Даже самому страшно.

— Что нравится? Щупать баб в толчее?

— Представьте, да, мне нравится чувствовать прикосновение людей. Удивительно, Морган, до чего людям хочется, чтобы на них обратили внимание, чтобы их хоть на минуту заметили, приняли в большой мир, который проносится мимо. — Он снова зашагал к автобусу.— Да, мне нравится прикасаться к людям, которые ищут этих прикосновений, но еще больше мне нравится другое. Со мной что-то странное происходит, когда я стою и говорю перед людьми. То ли это ощущение власти над ними, сам не знаю. Но я встаю и начинаю говорить, а они слушают, и я вижу, они на меня смотрят, и вот тогда и только тогда я становлюсь по-настоящему самим собой. И я чувствую, что я — это я, чувствую удовлетворение и гармонию, пусть даже они на самом деле и не слушают меня, Морган, не верят. Потому что гармония эта у меня не столько с ними, сколько с самим собой.