На берегах Ахерона. Смертельные сны о вечном (СИ)

   Недавно вышла книга шведской переводчицы Тарковского Лейлы Александер-Гарретт, помогавшей бывшему советскому режиссёру-невозвращенцу наладить коммуникацию со своими шведскими коллегами при съёмках фильма "Жертвоприношение". Название книги говорит само за себя:" "Андрей Тарковский: собиратель снов"

  Его манера снимать на первый взгляд слишком "затяжные" кадры многих приводила в недоумение. Андрон Кончаловский, работавший над сценарием "Андрея Рублёва", указывал, что публику в первую очередь интересует зрелищность и динамика развития сюжета, и открыто критиковал такую странную манеру съёмок фильмов с затяжными философскими беседами персонажей. Запомнилась реакция зала, при просмотре фильма "Сталкер" в городе Тюмени. Публика, состоявшая в основном из простого рабочего люда в течение всего фильма тяжко вздыхала от неповоротливости Тарковской камеры и "скучных" беседах главных героев о смысле жизни. Единственное оживление в зале было в конце фильма, когда главные герои наконец добрались до таинственной комнаты в аномальной зоне, где исполняются желания и кто-то из-зала бодро выкрикнул.

   - Сейчас они найдут там туалет!

   После сказанных слов зал разразился смешками и жидкими аплодисментами.

   Конечно же, фильмы Тарковского расчитаны на думающую, высоко-интеллектуальную публику. И его новшества в манере съёмок - попытка режиссёра сдвинуть обычное восприятие зрителя в иное видение и сопереживание окружающего мира. Кастанеда назвал бы такой способ - попыткой сдвинуть точку сборки в полосы иного восприятия. Несомненно, иное, нестандартное восприятие, Тарковский обнаружил в своих снах и попытался передать свой необычный опыт в свои фильмы.

  Сам Тарковский говорил, что реальность можно понимать по-разному. Для зрителя должны быть важны не сами вещи, а то, какой смысл они в себе несут.

   Жёсткое восприятие реальности, установленное социумом, когда все вещи воспринимаются примерно одинаково даёт трещину во снах. Поэтому через сонное восприятие Тарковский и пытается показать безграничное число вариантов осознания казалось бы одних и тех же вещей.

  У вдумчивого зрителя нередко возникает ощущение, что Тарковский снимал собственные сны. Но зачем? Молодой режиссер и так был обласкан и вполне мог дальше снимать спокойное, философское кино, ориентированное, в то же время, на массового зрителя, 'обрасти' наградами и званиями и упокоиться в лавровом венке. Между тем, упорно развивая свой стиль, Андрей Тарковский не только нарывался на жесткую реакцию власти, но и портил отношения и с друзьями. И с влиятельными знакомыми, и даже с малознакомыми, но знаковыми персонами, чьи произведения он брался экранизировать.

   В первом же значимом его фильме сны подростка Ивана, у которого война отобрала детство, выступают альтернативой жестокому миру обыденной реальности. Сны у Ивана, фактически, вытесняют мир насилия и массовых убийств и занимают в его сознании, доминирующую позицию. Эта та отдушина, где он остаётся всё тем же ребёнком, а война в реальном мире превращается в кошмар, который нужно каждый раз терпеть, чтобы ночью вернуться в ставшую родной привычную среду сонного обитания. А самый последний сон Ивана, когда он бежит по мелководью

   за девочкой и, неожиданно проскакивая мимо, летит над водой в небытие один, является решающей точкой замечательного фильма, накладывающий горький опечаток на трагедию отобранного войной детства.

  По словам самого режиссера, сны Ивана "автобиографичны" - это воспоминания из собственного детства: и грузовик с яблоками, которые рассыпались по земле, и мокрые от дождя лошади, дымящиеся на солнце, и даже "Мама, там кукушка!"

   Во втором фильме Тарковского сонный мир Соляриса полностью властвует над обитателями космической станции. Планета-мозг, изучая своих непрошеных гостей, погружается в сонные миры учёных, находя там самые потаённые уголки их страстей и переживаний, и перенося персонажи их снов в реальность бодрствования. Именно встречи со своими сонными персонажами причиняют учёным, обитателям станции неимоверные страдания: учёный Гибарян кончает жизнь самоубийством, не в состоянии более терпеть "муки совести", а Крис, герой Донатаса Баниониса, тщетно пытается избавиться от своей покойной жены, много лет назад покончившей жизнь самоубийством. Главные герои встречаются наяву со своими сонными переживаниями. Здесь уже реальность настолько переплетается со сновиденным миром, что их разделение уже теряет всякий смысл.

   Для героя Владислава Дворжецкого, лётчика-испытателя Бертона сонный и реальный мир на Солярисе воспринимается к одно неразрывное целое. И описание своего сна наяву перед комиссией маститых учёных, в котором он увидел в бушующем океане Соляриса огромного купающегося младенца как совершенно реальной вещи вызвало сомнения у учёных в адекватном восприятии реальности у лётчика-испытателя.