На берегах Дуная

Бахарева немного успокаивало то, что противник двигался главным образом по дорогам, а он своих людей расположил вдали от дорог, на заснеженном поле. Но дороги от места, где скрывались люди Бахарева, были всего в двух-трех километрах. Танкам и пехотным подразделениям не представляло особого затруднения свернуть в сторону и пройтись по траншеям бывшей обороны.

В сторону Будапешта одна за другой пролетали стаи немецких самолетов.

«А наших ни одного», — думал Бахарев, машинально считая вражеские самолеты. Ему стало больно и обидно. И суток не прошло, как немцы начали наступление, а бои переместились далеко от тех позиций, с которых немцы перешли в ночную атаку. Что там делается сейчас под Будапештом? Неужели кольцо окружения прорвано? На всем фронте такие успехи, а тут в самом конце войны и такая неудача!

— Товарищ гвардии капитан, идут, — прошептал Мефодьев.

Лежа в траншее, он показывал в сторону села Сомод. От крайних домов двигались две группы людей. На таком расстоянии трудно было определить, что это за люди. Они шли вначале колоннами, потом рассыпались в цепь, явно проверяя всю местность. До колонн оставалось километра полтора. Еще полчаса или час — и они подойдут сюда, к засыпанной снегом землянке. А часовая стрелка подошла только к цифре два. Оставалось не менее пяти часов светлого времени.

Бахарев, затаив дыхание, следил за движением цепи. Она медленно, но все же двигалась вперед. Люди часто останавливались, склонялись к земле, что-то собирали и снова шли вперед. Справа, возле черного извива траншеи, где шло человек двенадцать, раздался сильный взрыв. Несколько человек упало, остальные бросились к ним. На месте взрыва собралась толпа.

— Нарвались на мину, — радостно проговорил Мефодьев, — мы позавчера там фланги прикрывали.

Люди стояли, видимо обсуждали что-то. От них отделились четверо и понесли что-то темное к селу.

— Есть! Недаром мы трудились, — выкрикивал Мефодьев, — там еще второе поле и тоже противопехотное.

Расстроенная цепь восстановилась, снова двинулась вперед, но не прошла и полусотни метров, как одновременно вспыхнули четыре взрыва.

— Противопехотные, — кричал Мефодьев, — сразу шестерых уложили!

Люди не решились больше итти вперед. Они подобрали раненых и скрылись в селе.

Бахарев вытер вспотевшее лицо, хотел было зайти в землянку, но в ходе сообщения показались Аристархов и Косенко. За ними полз еще какой-то человек в новеньком полушубке. Всмотревшись, Бахарев узнал начальника продовольственного снабжения полка Таряева.

— Товарищ гвардии капитан, — привстав на колени, доложил Аристархов, — вернулись… Только плохо…

Таряев хотел было встать, но Косенко остановил его, кивнув головой в сторону села.

— Как же вы-то уцелели? — спросил Бахарев Таряева.

— Да, понимаете, — смущенно заговорил интендант, — сидим, все спокойно, вдруг стрельба, взрывы. Я думал постреляют и перестанут. А потом танки пошли, автоматчики. Часового убили… Ну, мы выскочили все… Темнота… Стрельба… Бросились к штабу… И там немцы. В овраге до утра просидели, и вот он пришел.

— Сколько людей с вами? — всматриваясь в лицо Таряева, расспрашивал Бахарев.

— Два кладовщика и один часовой, — мрачно ответил Таряев. — А на складе немцы…

Бахарев слушал Таряева и судорожно глотал слюну. Теперь никаких надежд на продовольственный склад не оставалось. Людей кормить нечем. Бахарев стиснул зубы и прошептал:

— Ничего! Ничего! Выдержим!

XVI

Наступила ночь, но венгерское село Фелчут жило неумолчной таинственной жизнью. На армейском узле связи отстукивал бодо, перезванивали аппараты СТ, дробным татаканьем напоминали о себе морзе. Со всех сторон, цепляясь за черепичные крыши домов, за разлапистые акации и оголенные яблоньки, тянулись провода. В окраинных садах шмелями гудели моторы раций, ритмично отхлопывал движок походной электростанции.

По расчищенным от снега улицам из дома в дом перебегали офицеры, посыльные, ординарцы. В морозной темноте изредка раздавалось: «Стой! Кто идет?» И вновь все замирало. Только с северо-запада плыла, не утихая, отдаленная канонада.

Аксенов передал донесение в штаб фронта и, выйдя из аппаратной, глубоко вдохнул холодный воздух. Сердце забилось спокойнее, и сразу же пропала усталость от напряжения двух томительных суток. Он постоял несколько минут, наслаждаясь коротким отдыхом, и заспешил к командующему.

У входа в дом он лицом к лицу столкнулся с генералом Дубравенко.

— Вы будете у командующего дежурить. — Начальник штаба армии взял Аксенова под руку. — Он четвертые сутки не спит. В случае чего, звоните мне, а его не тревожьте. Пусть хоть часика два отдохнет. И к члену Военного совета не звоните. Он тоже измотался, как только на ногах держится.

— Слушаюсь, товарищ генерал, — ответил Аксенов.

Генерал армии неторопливо ходил по комнате. Четкие шаги его Аксенов услышал еще из прихожей.

— Мороз сильный? — спросил Алтаев.

— Градусов двенадцать.

— Поморозятся люди, в пылу боя и не заметят. И моторы у машин разморозят.

— Не может быть, товарищ командующий, четвертую зиму воюем, привыкли.